— Как твоя работа? — спросил он, чуть отклонившись, давая официанту, принесшему кофе, простор для маневра с чашкой.
— А как твоя? — светским тоном поинтересовалась Сашка. — И, кстати, погода отличная, синоптики дождей не обещали.
Он засмеялся — отвык! Забыл, как она его осаживала, вычисляя все его заходцы.
— Да уж, Романова, с тобой как на фронте — только зазевался — и бац!
— Да брось ты, Ванечка, я с тобой не воюю. Я мирная, спокойная и законопослушная гражданка.
— Ты уже об этом как-то говорила.
— Ванечка, ты просто так мимо ехал или цель какую имеешь?
М-м-да! Как на минном поле — никакой расслабухи!
— Имею, — признался Иван.
— Открыта для переговоров!
«Ну стервочка-то, а! Кажется, я уже умилялся данным ее качеством не раз!»
— Я скучаю по тебе, Сашка! Мне было с тобой очень здорово, во всем! В бегах, в шутках-прибаутках, в пикировках наших, разговорах, и очень хорошо в постели.
— Да? — холодно уточнила она и возразила: — То, что было у нас в постели, Гуров, очень далеко отстоит от милого определения «хорошо».
— Да, далеко отстоит и называется по-другому! — согласился он, по-тихому начиная злиться на этот ее отстраненный тон. — Я об этом и говорю! Александра, пусть у нас будет роман!
— Это в том смысле, что будем встречаться? — переспросила она тем же неприятным холодным тоном.
Как это у нее получается — заводить его влет, с пол-оборота?! Он всегда умел сдерживать свои эмоции, чтобы его завести, надо было о-очень постараться! А ей стоит бровку приподнять, хладнокровно так, что-то сказать — и он как порох!
— Да! — с небольшим нажимом пояснил он свою мысль. — Встречаться, проводить вместе свободное время, заниматься любовью, кино, театры, можем в отпуск вместе съездить!
— Типа любовники? — не унималась Сашка.
Что-то в ее тоне ему не понравилось!
А что, собственно, такого?
— Не типа, а любовники!
— А-а! — кивнула она. — Это те, которые встречаются для теплого траха раза три в неделю, то у нее дома, то у него, в свободное от работы и иных занятий время. Обставляя все предварительным антуражем — ужин в ресторане или дома при свечах, опять же совместные походы в театры, выезды на природу и в отпуск.
И так она все перевернула, что он почувствовал себя скотиной — мужской эгоистичной скотиной!
— Саш, а что тебе не нравится? Люди именно так узнают друг друга, встречаются, притираются!
— Видишь ли, Гуров, то, что ты предлагаешь, называется «находиться на безопасном расстоянии». Ты заранее выстроил для себя дорогу, проспект для отступления, если — не дай бог! — почувствуешь, что затягивает! С данными предложениями формы общения не ко мне, это к барышням своим, они счастливы будут. Мне тебя узнавать не надо и притираться, присматриваться тоже — я прошла все эти этапы в ускоренном экстремальном режиме. Все просто — я тебя люблю, и никакие тридцать, пятьдесят, даже семьдесят пять процентов от жизни Ивана Гурова меня не устроят! Я это уже проходила в детстве — отстраненность, держание меня на расстоянии, снисходительность. Если ты боишься жить на полную катушку — радоваться, смеяться, ругаться, мириться, заниматься любовью вместе, делить и поражения и победы, да все на свете, вместе, — то это, Ванечка, твоя жизнь и твой выбор. Меня эти теплые сопли любовного романчика в полутонах не устраивают!
— Это ты к чему пламенную речь толкнула, Романова? К тому, что нам надо пожениться?
Разозлился он страшно — что за дела?! — выступила тут и отказала!
— Знаешь что, Гуров, — вздохнула устало Санька, как вздыхают, когда тщательно пытаются объяснить что-то непроходимому тупице, — со всем вот этим, со своими комплексами, страхами, ночными кошмарами о потере независимости и радости свободного полета, ты разбирайся сам. А мне на работу пора.
И она ушла.
Не попрощавшись — встала и ушла!
Он закурил, хотя в этом заведении курить было запрещено, но он так посмотрел на подлетевшего было напомнить о данном запрете официанта, что тот отпрыгнул, сбив стул у соседнего столика.
Черт! Черт! Черт!
Она сказала… да много чего она сказала! И все в десятку, будто гвозди в него заколачивала! Да все было ясно и понятно с самого начала — не та это девочка — не та! Никакой романчик с ней не проканает. Да знал он! Но попробовать же надо было! Просто так взять и отпустить Сашку от себя в ее свободную жизнь он не мог.
Ну вот, попробовал! Помогло?
Даже курить из-за нее снова начал!
Она сказала: «Я тебя люблю», легко так сказала, как само собой разумеющееся.
Он улыбнулся, но вспомнил, что еще она тут ему наворотила, и улыбка сползла с его лица, а сердце вместо прокравшегося было тепла почувствовало холод.
Ну что ж, Александра Владимировна, как ты правильно заметила, это мой выбор!
А это твой!
Она сказала, что любит, и букет забрала с собой. Уходя! Но…
— «Чем чахнуть от любви унылой, что здоровее может быть, чем подписать отставку милой или отставку получить!» — процитировал он почему-то шепотом знатока этих дел Дениса Давыдова.
«Нет, Романова, так, как ты хочешь, у нас не получится, и по-другому тоже не получится, в этом ты права. Значит, никак не получится. Никогда!»
Решил. Постановил. Дал себе зарок.
И с силой затушил дотлевшую до фильтра сигарету в кофейном блюдце.
Никогда!
Никогда наступило через три недели.
Точнее, через двадцать дней. Ровно столько понадобилось Ивану Федоровичу Гурову, чтобы довести всех своих подчиненных до стойкого предобморочного состояния мрачной требовательностью, суровыми приказами, нагрубить начальству и получить втык по полной программе. Сбегая от себя и своих мыслей, он рванул к Николаю, мечтая успокоиться, отдохнуть и перестать уже думать о Сашке.
Не помогло, там была Ирина с детьми, и все напоминало о Саше. Он сбежал и оттуда.
Она оказалась инфекцией, проникшей ему в кровь и разрушающей мозг. Он перестал спать, просыпаясь среди ночи, плелся в кухню, запивая бесконечные мысли холодным чаем.
В одну из таких ночных посиделок наедине со своими размышлениями его вдруг озарило! Словно тюкнул кто-то тяжелым предметом по голове, и все прояснилось, став простым и понятным.
Почему он отпустил ее, отказался от Сашки?
Ведь все просто и понятно, как в детской считалке, — она его вся! Со всеми трудностями, сложностями, железным характером, язвительностью, отповедями наотмашь, юмором; со всеми своими потерями, шипами, комплексами, балтийскими глазами и летящей челкой — вся, целиком, его!
Куда он без нее? Зачем без нее?
Чего он испугался? Потери своей удобной, уютной, одинокой холостяцкой бытовухи? Да к черту!
Конечно, когда тебе под сороковник и ты замечательно все выстроил в своей жизни: любимую работу, карьеру, свободу, и никогда не был женат, ну так сложилось, а не от убежденности глупой, и понятия не имеешь, что это такое — вести совместную жизнь с постоянным присутствием рядом человека с его привычками, желаниями, настроениями, набором своих жизненных устоев и необходимостью как-то притираться со всем этим набором, уживаться, делиться жизненным пространством — конечно, страшно!
