Немного впереди, метрах в трех от них, стоял гордо выпятив грудь смуглый человек в кожаной накидке и мокасинах. В его черных как смоль волосах торчало белое птичье перо. Моэма что-то закричав на непонятном Максу языке, замахала индейцу рукой. Тот, увидев Моэму, в приветственном жесте поднял ладонь вверх и, широко улыбнувшись, воскликнул: «Хау!»
— Видишь, он нас приветствует, — радостно обратилась Моэма к Максу.
— Хау, бледнолицый, — Макс таким же жестом поднял руку и слегка ей помахал.
Индеец громко расхохотался.
— А я тоже на самом деле из индейского племени, — хвастливо произнесла Моэма. — Знаешь как переводится мое имя?
— Как? — спросил Макс.
— Красивая Голова Рыси, — ответила Моэма.
— Да, голова у тебя действительно так ничего, — с ехидством заметил Макс.
Моэма в ответ ткнула его локтем в бок.
— А ты откуда? — спросила она.
Макс слегка замялся.
— Я… ну как тебе сказать… из России.
— Везет тебе. А я всю жизнь мечтала побывать в России. Потому что здесь живут самые честные и открытые люди. И еще она такая красивая. Я все книжки в библиотеке перечитала. И знаешь что?
— Что? — спросил Макс.
— Книжки врут! — слегка топнув ногой сказала Моэма. — Россия еще красивее.
— Да… у нас к сожалению этого уже не видят, — еле слышно пробормотал Макс.
Очередь приблизилась к воротам Александровского сада. Макс оставил Моэму, и помчался к киоску — покупать мороженое.
— Вот, — передавая один из рожков Моэме сказал он.
— М-м-м… какое вкусное… я еще не пробовала такое, — откусывая от рожка промурлыкала Моэма, — у нас такое не делают, у нас все делают из заменителей.
«У нас тоже такое не делают» с удовольствием откусывая очередной кусок подумал Макс и сказал:
— Это специальное. Олимпийское.
Моэма, доев свою порцию благодарно потянулась к Максу и звонко поцеловала его в щеку липкими и сладкими губами. Макс даже слегка засмущался. Девушка, весело рассмеявшись, достала платок и вытерла место поцелуя. Очередь уже проходила возле Исторического музея, впереди виднелась Красная площадь, цветные купола Храма Василия Блаженного и невысокое здание Мавзолея.
— Ну вот, мы уже почти у цели, — радостно произнесла Моэма.
— А как у вас в Пуэрто-Рико? — спросил у нее Макс.
Девушка опустила мрачный взгляд вниз.
— Плохо. — после небольшой паузы произнесла она. — Наша семья из племени перуанских индейцев, и мы были рабами европейцев. Да и сейчас тоже в рабстве, только уже у США.
Моэма замолчала, уставившись в брусчатку площади, словно вспоминая что-то неприятное и собравшись с мыслями, продолжила:
— Когда Москва выиграла право провести Олимпиаду, я сделала все возможное чтобы попасть сюда. И не только я, очень многие хотели попасть сюда. Мне повезло, и я выбралась из нашей нищеты, хоть ненамного. И ты знаешь… — девушка взглянула на Макса своими глубокими глазами, на которые уже начали наворачиваться слезы, — ты знаешь… я не хочу отсюда уезжать.
Макс нежно обнял Моэму за плечи.
— А когда американский президент объявил о бойкоте, наше правительство стало плясать под его дудку и отказалось посылать спортсменов. Ты знаешь какой это удар был для них? — девушка, тихонько всхлипнув, плотнее прижалась к Максу. — Спортсмены только и тренируются для Олимпиады, они живут ей, — Моэма посмотрела Максу в глаза. — Наш тренер настоял на участии, и несколько спортсменов отпустили. А американских не пустили совсем. Сказали, что если они поедут, их лишат гражданства, а они ведь тоже хотели побеждать, — жалобно произнесла она.
Очередь практически приблизилась к Мавзолею. Порядок осмотра был таков: сначала посетители проходили у захоронений вдоль Кремлевской стены, и лишь потом они спускались в усыпальницу Ленина.
— Ну вот, мы уже почти пришли, — Моэма радостно посмотрела на Макса.
Идущий впереди индеец уже вступил на гранитные ступеньки, ведущие к Кремлевской стене, как вдруг он неожиданно вскинул вверх руки и выкрикивая непонятные слова, стал делать странные танцевальные движения телом.
— Что это с ним? — удивленно спросил Макс.
Моэма посмотрела на индейца и, громко рассмеявшись, сказала:
— Это он просит духов, живущих здесь, разрешения войти на их территорию.
— Ну понятно, здесь же захоронение, мы его сейчас увидим, — ответил Макс, — ты бы ему передала, что у нас так не принято, а то сейчас заберут его куда подальше, и он сюда еще долго не попадет.
Моэма только хотела окрикнуть индейца, но тот, кому-то низко поклонившись, уже пошел дальше.
— Выходит получил разрешение? — с насмешкой спросил Макс.
Девушка больно хлестанула Макса по руке.
— Не надо смеяться над нашими обычаями, — с легкой обидой в голосе произнесла она.
Моэма пошла чуть вперед и отставший позади Макс улыбнулся ей в спину — обычаи американских индейцев в сердце России смотрелись совершенно нелепо.
Они подошли к началу захоронений.
— Вот здесь, — указал Макс на плиту с высеченными на ней фамилиями, — захоронены участники Великой Октябрьской революции.
— Так мало? — пересчитав фамилии удивленно спросила Моэма.
— Ну, не все здесь, — не зная что ответить сказал Макс. — Здесь только те, кто смог выбить для себя место. Поэтому здесь в основном евреи.
Они пошли дальше.
— А вот здесь, — продолжил Макс, указывая на черные квадраты табличек, висевшие на стене, — захоронены наши самые известные командиры Великой Отечественной Войны, партийные деятели и просто хорошие люди.
Моэма с любопытством осматривала таблички.
— А я знаю, я знаю! Здесь похоронен Гагарин, — увидев знакомую фамилию радостно воскликнула Моэма, — первый человек в космосе, у нас его все знают и очень любят.
— Да, Юрий Алексеевич Гагарин похоронен здесь, — официальным тоном произнес Макс, — в знак больших заслуг перед народом.
Дойдя до могил партийных вождей, усыпанных красными гвоздиками, и осмотрев возвышающиеся над ними бюсты, Моэма тихо шепнула Максу:
— Как здесь торжественно, наверное у вас их очень уважают.
Макс неопределенно покачал головой. «Кто-то, может, и уважает» пробормотал он.
Наконец они дошли до главного входа в Мавзолей. По обеим сторонам дверей, замерев по стойке «смирно», стояли двое часовых в парадной форме. Макс с Моэмой зашли внутрь. Под огромным, вышитым золотыми нитками гербом Советского Союза стоял еще один часовой, недвижимый, словно каменное изваяние.
Моэма шепотом спросила Макса:
— А они вообще живые?
Макс приложил указательный палец к губам и еле слышно прошептал: «Здесь нельзя разговаривать».
Они спустились по лестнице ниже. От гранитных стен веяло пронизывающим холодом. От непривычки, а вернее от сильного температурного контраста, Моэма поежилась. Наконец они вошли в усыпальницу. Здесь в стеклянном саркофаге лежал Ленин, тело которого было когда-то заботливо сохранено для потомков. В память и назидание им.
