– Боишься? – спросил он, но ответить она не успела.
В ангаре загорелся свет, он стал вспыхивать последовательными полосами, как всегда бывает в больших помещениях. Из дальней двери появились экипажи для двух машин. Ромка почти с интересом посмотрел на них, очень уж любопытно было, с кем предстоит лететь. Но интерес продлился недолго, к машине, около которой он стоял, приближался экипаж Авдотьи Коломиец, с Амиран и Бертой-Марией, вот только Зузы Освальда с ними не было. Вместо него, позади, чуть прячась от возможных взглядов на ее наготу, выступала Данута Клозель. Новенькая девушка, ее совсем недавно, как знал Ромка, стали пускать в походы вместо Зузы, она еще не разучилась стесняться.
К машине, у которой стояла Гюльнара, вышагивал экипаж Паши Преснякова, как всегда, чуть нахмуренного и угловато-жесткого. За ним, о чем-то легко переговариваясь, шли Андрис Пачулис и Генриетта Правда. А вот Тоня Латуш тоже чуть приотстала, она о чем-то не очень громко, но с жестикуляцией выговаривала Дануте. Судя по жестам, объясняла, что поясной ремень нужно затягивать не слишком туго, иначе гигиенический пояс будет мешать работать в кресле. У нее получалось весьма выразительно и немного даже сексапильно. Ромка отвел глаза.
– Ага, – буркнул Пресняков, непонятно к кому обращаясь, скорее всего к Гюльнаре. – А мы-то думаем, куда ты подевалась? Ведь сидела с нами с начала разговоров, а потом…
– Ты разговорами инструктаж называешь? – хмыкнула Гюльнара. – Не слишком почтительно.
– Ладно, – резковато и громко отозвался Пресняков. – Все обговорено, обсказано, все понятно. Полезайте в машины, ребята. Там будет видно, что и как делать.
«А ведь они тоже новых машин немного опасаются», – подумал Ромка, теперь уже забывая о своем не слишком приглядном виде и начиная вникать в рабочую ситуацию. Хотя, может, и нет, просто Паша не очень хочет тащить в Рай именно Гюльнару, она ведь не сумеет удержаться, чтобы не вмешаться в работу экипажа. А такой мощный пси-иномерник не может не изменить привычную работу… «Хотя нужно в этом еще убедиться, – решил он, – все же Гюль – очень дисциплинированная и умелая девица, должна с собой справиться, сдерживаться, оставаться, так же как он, пассажиром, и не более того».
На свои места забрались торопливо, пожалуй, даже суетливо, чего раньше никогда за этими ребятами не замечалось. Ромка стал застегиваться чуть медленнее, когда осознал эту нервозность. В ножные сапожки-ложементы он влез, чуть оцарапавшись в лодыжке, ремни застегивал и подгонял вообще дольше всех. Паша Пресняков, который, кажется, командовал их парой машин, по крайней мере, на первом этапе поиска, даже запросил по слуховой связи:
– Долго еще? Почему копаетесь, Коломиец?
– А ты, командир, не пришпоривай. Никто за нами не гонится.
– Все равно долго, – прошептала Данута. Но ее услышали все.
Потом Паша и Авдотья стали вхолостую прогонять машину, кто-то принялся отрабатывать приборы. Ромка еще не понимал, кто же этим занялся. Обычно это делала группа техподдержки. В общем, Авдотья оказалась права, они подготовились даже раньше, чем требовалось. Лишь спустя едва ли не пять минут ожидания в наушниках шлема, опять же по звуковой связи, прорезался голос Миры Колбри:
– Так понимаю, что экипажи готовы. Что-то вы сегодня… Ладно, забудем. – Она пощелкала техникой записи и проговорила уже официально: – Группа техподдержки в составе Колбри, Симоро, Веселкиной и Беспризорова готова к запуску основных систем. – Потом фыркнула: – Паш, а Даша Жигалова твоя сегодня будет на подхвате, пятым нашим номером.
– Что это значит? – раздался далекий, серьезно заглушенный голос кого-то из начальства.
– Мне говорили, у них любовь, – добавил кто-то, тоже из начальства, но меньше склонный к официозу.
– Всем посерьезней! – приказал первый начальственный голос, вот только после этого Ромка узнал фон Мюффлинга.
А во втором голосе он с изумлением вдруг обнаружил интонации генерала. Оказывается, тот и живым мог иногда казаться.
А еще он подумал, что вот про любовь в их Центре он ничего не слышал, даже не подозревал, что у кого-то из этих ребят, которых он знает уже более полугода, может такое обычное, житейское происшествие случиться.
На этих мыслях его и застал момент, когда включили приборы. Они оказались чуть не в балансе для его нынешнего, сегодняшнего настроения. Чтобы не оглохнуть от пси-давления одних и не потерять контакта с другими, пришлось движки срочно выстраивать по-новому. В техподдержке, где приборов была тьма- тьмущая, многие условия таких режимов выставлялись заранее и с автоматическим слежением. Но вот в параскафах, где ценился каждый килограмм, все ставилось вручную, как говорили иногда сами иномерники – врукопашную.
Когда пси стало устойчивым и сильным и он добился контакта с экипажем, эту мысль кто-то без труда прочитал. И почти тут же последовало разъяснение, которое ему оттранслировала Берта-Мария Панвальд: «На настроения каждого дня приборы не отладишь, приходится подгонять уже после включения». – «Берта, прекрати, создаешь помехи». Кажется, это был всем недовольный сегодня Пресняков. «Так ведь надо было пояснить новичку…» – «Молчать, я сказал. Башня, у меня общий баланс не пляшет, за красную линию вылетает, болтается и никак не успокоится».
И тогда послышался спокойный, специально чуть замедленный сигнал от Гюльнары: «Кажется, это я фоню… Помехи навожу, не смогла удержаться, чтобы самой не включиться. Прошу извинить». – «Вот этого я и не хотел», – буркнул Пресняков, но уже, судя по тону, уверенней, наверное, он поймал свои недостающие настройки.
– Тогда так, – вслух начала командовать Колбри, – начальству – помалкивать. Что бы ни случилось, сейчас ваши мнения-наблюдения-распоряжения в счет не идут. – А дальше она перешла на ментальную связь: «Паш, ты дай отмашку, когда… Чтобы все прошло гладко». – «Понял, башня, не беспокойся, я только вначале нервничал».
На какое-то время установилась мирная, очень спокойная тишина, ее можно было даже назвать мертвой, вот только не хотелось, перед походом за такие шутки могли запросто надавать по шее, и не только фигурально. И ведь правильно надавали бы.
«Все, мы в порядке, я побежал по пятому экипажу». Спустя каких-то две-три секунды он снова высказался: «Давай старт, Колбри».
Она еще немного чем-то пошуровала на своем балкончике, а потом дала обратный отсчет, чего Ромка почти никогда не делал, он даже призадумался: почему у него не выработалось такой привычки? Решил, что для серьезных заданий, а не для обычных для него тренировок должна существовать уже другая, более сложная техника запуска.
«Пять… четыре, три, два, оди…» Сначала Ромка даже не понял, что произошло. Он ожидал знакомого толчка, вспышки, потери управления, о чем тысячи раз читал в докладах, что испытывал на тренажерах, записанных по материалам чужих полетов. Но опять же, как было и с включением аппаратуры здесь, в машине, а не на башне… все вышло иначе. Последнюю букву «н», произнесенную Колбри, он поймал уже совсем краем сознания. Потому что время растянулось… Ему не было конца-края, оно выкручивалось безразмерной спиралью, а когда закончилось, вышло так, будто пережатая пружина лопнула, впрочем, удар оказался не так силен, как Ромка ожидал. Он даже порадовался, мол, какой он крепкий оказался после всех тренировок-подготовок! А потом присмотрелся к ребятам…
Вот им-то было по-настоящему жарко. Авдотья пыталась выставить на норму резко возросший, а потом непонятно почему так же толчком упавший общий модус пси, Амиран рулила, настолько вжавшись в кресло, будто ее одолевала перегрузка на пять-шесть «же», не меньше, а Данута ничего не могла поделать, связь с пространством вокруг она потеряла напрочь. Почему так получалось, сказать Ромка не мог, даже не догадывался о причинах, ведь не могли же устройства новых параскафов так повлиять на опытных пилотов? Его тоже наконец-то отрубило от окружения. И он увидел вспышку перехода в иномерность…
Кажется, он даже чуть «размазался», как на жаргоне антигравиторов назывался момент, когда суммарная мощь машинной пси превосходит психические силы пилота и он в буквальном смысле попадает под лавину чуждого давления, которое немногим отличается от пресса тонн в пятьдесят. Выныривать из этого состояния должен был уметь каждый сам по себе, потому что другие никакой помощи оказать терпящему бедствие товарищу не могли, все были заняты до предела, а может, и превосходя допустимые
