способна к обратному движению логической мысли, — т. е. если она способна включить в связь “причина — действие” (и в связь “причина — следствие”) все остальные узлы категориальных связей. Если такого обратного логического движения — от логики вывода — к логике определения — не происходит, тогда предметная наука — физика, биология или — даже математика — теряет свой вне — логический предмет и сводится к бессодержательной формальной логике. Но и сама формальная логика тогда теряет свой логический (выводной, доказательный) смысл и, в свою очередь, сводится к произвольному набору “правил”, в том числе — к набору правил метода “проб и ошибок”.
Поскольку Поппер все эти моменты опускает, его критика диалектики Гегеля повисает в пустоте, идет мимо адреса. Тем более — в XX веке, когда изменяется весь категориальный строй мысли, и поэтому уже никак нельзя проходить мимо его философских начал, мимо его содержательных определений.
Однако надо признать, что Поппер формулирует, правда в какой?то скорее бытовой форме — действительно наиболее серьезный упрек в адрес Гегеля, точнее — не упрек, но историко — логическое противопоставление. Поппер утверждает, что Гегель (и вообще классическая диалектика) сводит борьбу, или битву людей, умов— к битве идей. Здесь Поппер целит в самую суть дела.
Но об этом я специально скажу в заключение моих заметок. Пока уточним еще раз наше отношение к формально — логическому запрету логического противоречия. Давно пора поставить все точки над “i”. Статья Поппера дает к такому уточнению хороший повод.
9. Предполагаю, что запрет на логическое противоречие действен и безусловен во всех случаях, не перечисленных в предыдущем разделе.
Закон этот ненарушим тогда, когда речь не идет об исходном начале целостного (всеобщего) логического движения данной культуры; когда речь не идет о критике тождества “мысли и бытия”; когда речь не идет о категориях тождества начала и “завершения” теории (в момент их замыкания); когда речь не идет о категориальном строе мысли. А речь неидет о вышеназванном действительно почти (!) “в любом случае”. Но существенно подчеркнуть и другое.
Именно для того, чтобы продуктивно сформулировать, и развить, и воспроизвести логическое противоречие (…когда оно необходимо), следует это противоречие определить в строгой формально — логической форме, то есть определить его именно и только в той форме, в какой противоречие запрещено формальной логикой!
Здесь нельзя удовлетвориться комфортабельной эклектикой и расплывчатостью. Здесь требуется полная логическая ясность.
Содержательно сие означает, что в самом начале логического движения “закон тождества” должен быть понят в “связке” со столь же всеобщим “законом достаточного основания”. Если вдуматься, два эти формально — логических закона и предполагают и… взаимоисключают друг друга. Закон тождества предполагает, что выводимое из “начала” утверждение, суждение, понятие должно быть — для корректного обоснования — тождественно этому началу, также самотождественному (А = А; А = Б). Закон достаточного основания предполагает, что логическое начало не тождественно самому себе и выводимому из него следствию. Иначе вывод невозможен. Только вводимое в самое начало обоснования логическое противоречие (двух формальных законов) обеспечивает… строгую формальную обоснованность вывода. Иначе будет не вывод, и не обоснование, но — логический круг.
Вот насколько существенно диалектическое противоречие (диалектика в целом) для самой формальной логики. Причем это странное противоречие должно и может быть обнаружено не только в самом начале логического движения, но и в каждом его моменте. Существует некое правило переноса начального противоречия между законом достаточного основания и законом тождества в каждый атом обоснования.
В каждом нашем утверждении — “отсюда следует…” обнаруживается, что нечто действительно 'следует…' лишь в том случае, если предшествующее наше утверждение тождественно предыдущему и вместе с тем является его основанием (т. е. не тождественно).
10. Теперь, приняв бой на твердой формально — логической почве, перейду к тем заключительным соображениям, которые очерчивают реальное поле плодотворной полемики между позициями Поппера и — традицией диалектики.
Это сопряжение и противопоставление “борьбы идей” и — “борьбы (битвы) умов, людей”.
Когда Поппер утверждает, что в “диалектике” “борьба людей” вытесняется и аннигилируется “борьбой идей”, что в логике Гегеля исчезает реальный субъект мысли, или, говоря попросту — исчезает живой мыслящий человек (и соответственно — индивидуальный ум) в его общении с иным, столь же неповторимым индивидом, то такое обвинение попадает в самую точку. Но, с другой стороны, “борьба людей”, не понятая как общение и взаимообоснование умов и — далее — идей (в самом глубинном смысле слова), легко вырождается в чисто эмпирическое соревнование “проб и ошибок” (см. все предыдущее). Но в XX веке, когда предметом логического внимания становится исходное начало мысли и — взаимообщение этих начал, в XX веке логическое движение должно быть понято как одновременное и в том же отношении осмысленное “соотнесение” (дальше это требуется уточнить) Умов, всеобще — индивидуальных разумов и — тем самым — Идей. Это и есть поле взаимопонимания внешнего и внутреннего критериев теоретической истинности. Это — поле взаимопонимания и продуктивного спора научного и собственного философского средоточия мысли.
В свете изначального сопряжения (диалога) Умов особое значение имеют собственные идеи Карла Поппера, далеко выходящие за рамки анализируемой статьи. Это — и тончайшая “критика историцизма”, и идеи “третьего мира”, и стратегия логической “фальсификации”, и многое другое, конечно, никак не подвластное “методу проб и ошибок”. В этих прозрениях Поппер действительно философ.
В своих заметках по поводу статьи Поппера я оставил в стороне попперовскую критику Маркса[16]. Эта критика представляется мне малоинтересной, поверхностной, идущей мимо цели (то есть — мимо произведений) и, главное — идеологической.
А идеологией — за и против Маркса — мы сыты по горло.
Нечто вроде заключения. Задача свести воедино две формы моего размышления о смысле философии — опыт определения и опыт критики — предстоит читателю. Предполагаю, что труд такого сопряжения будет собственной читательской формой возвращения к исходному вопрошанию каждого философа.
Примечания
1
Скажу еще резче: предполагаю, что определение философии Платоном, Аристотелем, Проклом, Августином, Николаем Кузанским, Декартом, Спинозой, Кантом, Гегелем, Хайдеггером…также будет логически общаться с нашим пониманием, пусть и будет изложено на ином языке.
2
Именно — помыслить бытие (не познать, но из — мыслить — см. кантовскую “Критику чистого разума”). В своем особенном философском повороте — в повороте на начало бытия в античном или в средневековом, или в нововременном его предположении — именно эту проблему формулирует Платон в вопросительности и взаимодополнительности бытия многого и единого; Аристотель — в идеях формы и формы форм, как бытии до бытия “вторых сущностей”; Прокл — в идее первоначала; Аквинат — в своей “Сумме”; Николай Кузанский — в “Ученом незнании”; Декарт — в “Рассуждении о методе”; Кант — в
