необычайно приподнятое.
— Мне нужно набраться сил.
— Что-то случилось?
— Я наконец на это вышел, — сказал он. — Знаю, чем буду заниматься дальше. — Он покрутил рукой в воздухе. — Это поразительная вещь… С таким потенциалом. Потрясающе.
Она обрадовалась за него. Или, во всяком случае, сказала себе, что обрадовалась.
— Отлично. И что же это? Ты мне расскажешь?
— Турбулентность, — ответил он. — Турбулентность.
ИГРА С НУЛЕВОЙ СУММОЙ
На следующий день, когда Ян Вайль заехал за мной рано утром, я была уже готова. Грунтовая дорога длиной примерно с милю вела в центр северной зоны, это экономило сотрудникам массу времени. У меня же добрую четверть или пятую часть рабочего дня отнимало хождение туда и обратно.
Когда мы выруливали на дорогу, Вайль сказал мне, что, едва рассвело, он послал на поиски шимпи двух своих рабочих с переносными рациями, и если нам повезет, то за день мы сможем посмотреть на всех или почти всех представителей северной популяции. У меня не выходили из головы возможные последствия моего вечернего разговора с Маллабаром. Я спросила Вайля, говорил ли он кому-нибудь об этой нашей поездке. Он посмотрел на меня с некоторым удивлением.
— Нет. А что?
— Маллабар думает, что это не был детеныш шимпанзе. Ну, вчерашний трупик. Он говорит, бабуин.
— А вы не согласны.
— Тут не может быть речи о согласии. Я права, Маллабар не прав.
Вайль скорчил гримасу.
— Послушайте, Хоуп, может, не надо рассказывать дальше? Понимаете, Юджин был настолько… Я не хочу оказаться в ситуации, когда мне придется принимать чью-либо сторону.
Я мысленно улыбнулась: Ян Вайль верен себе.
— Не беспокойтесь, я вашего имени упоминать не стану. Это наши с ним профессиональные разногласия.
— У него должны быть свои причины. В случае, если вы правы.
— Я права, и причины наверняка есть. Хотя я ума не приложу, какие.
Я чувствовала, что Вайля охватывает все большая тревога: во что он может впутаться? Помогая мне сейчас, в какой мере идет он наперекор желаниям своего благодетеля?
— Я просто попаду в неловкое положение, — беспомощно проговорил он, — из-за Роберты и всего прочего.
Роберта Вайль. Американка, жена Яна Вайля, секретарь и непризнанный соавтор Маллабара. Роберта, говоря без преувеличения, боготворила своего шефа, хотя этот ее истовый пыл рядился в одежды подобающего преклонения перед его научными заслугами. Возможно, подумала я сейчас, именно благоговейный трепет, который вызывал у нее Юджин, и заставил ее мужа поцеловать меня в тот день… И еще я поняла, что будет лучше, если Роберта ничего не узнает о нашей поездке — не потому, что она не доверяет своему мужу (она ему доверяла), но потому, что с нашей стороны имело место неповиновение Верховному Божеству Юджину. Впрочем, я не сомневалась, что эту тайну наш Ян разглашать не станет.
Мы припарковали «лендровер», и тропинка повела нас по склонам невысоких холмов, чередой поднимавшихся к пастбищам нагорья. Мы находились в самом сердце Национального парка Гроссо Арборе, чья площадь составляла примерно сто квадратных миль. Сам нужный нам участок, где обитала северная группа шимпанзе, был гораздо меньше, это была поросшая лесом и кустарником полоса земли длиной около десяти миль и шириной около двух. Прежде на нем находила себе пропитание популяция шимпанзе переменного состава, насчитывавшая от тридцати до сорока особей, теперь она уменьшилась за счет миграции моих южан.
Одному из помощников Яна Вайля удалось обнаружить примерно половину северных шимпанзе, как он сообщил нам по рации. Дела наши шли неплохо. Всего за полчаса мы добрались до обезьян. Я отметила, что идти здесь куда легче, чем по моей территории: густой подлесок и заросли деревьев встречались реже, чем на юге.
Нам повезло, что мы застали в одном месте такое скопление шимпи. Их привлекли сюда три далбергии, которые вскоре должны были зацвести. Я насчитала четырнадцать шимпанзе, которые, сидя на их ветвях, с жадностью поедали кисти маленьких сладких бутонов.
Ян указал мне наверх.
— Пожалуйста. Вот вам две беременные самки. Итак, двух можно сбросить со счета. Сколько нам еще придется искать?.. Мы уселись примерно в шестидесяти ярдах от деревьев и стали разглядывать шимпанзе в бинокли. Было около половины восьмого, вероятно, близился конец их первой утренней трапезы. Обезьяны были заметно возбуждены, слышались их крики. Но они продолжали есть. Бутоны далбергии — любимая пища, а лакомиться ею можно только три-четыре дня, то есть до того, как цветы раскроются.
В бинокль я увидела, что у одной молодой самки течка в самом разгаре. Розовая выпуклость вокруг ее гениталий была огромной, размером с большой кочан капусты. На том дереве, где она сидела, самцов охватывало все большее возбуждение. Они трясли ветвями, демонстрировали эрекцию, призывно кричали и взвизгивали. Но самка сидела на верхушке далбергии, на тонких, как хлыст, ветках, которые едва ли могли выдержать вес еще одного шимпанзе. Шимпи часто спариваются на деревьях, и то один самец, то другой пытался добраться до нее, поднимался, насколько хватало смелости, и присаживался на корточки, демонстрируя свой стоящий пенис сотрясая листву и от возбуждения ударяя кулаками по веткам. Однако самка, казалось, не обращала ни на кого внимания, она с удовольствием жевала и усердно запихивала себе в рот пригоршни сладких желтых бутонов.
Но наконец, словно почувствовав, что коллективное возбуждение достигло апогея и самцы уже помучились ожиданием достаточно долго, она слезла с дерева. За ней немедленно последовало полдюжины взрослых самцов и подростков. В воздухе стояли крики и уханье.
Я увидела, что крупный самец с коричневым пятном на мохнатой шее присел неподалеку от нее на корточки в знакомой позе. Ноги у него были широко раздвинуты, и я отчетливо видела стоящий пенис, тонкий и острый, около четырех дюймов длиной, на фоне темного шерстистого живота он выглядел почти лиловым и чуть заметно подергивался над лежащей на земле раздутой мошонкой.
Я тронула Вайля за локоть.
— Это альфа-самец?
