Браззавиль-Бич

— Его никто не видел. — Он снова задумался. — Он мог катапультироваться, но у нас нет поискового самолета. — Его улыбка выражала официальное сожаление. Потом, посмотрев на мое грустное лицо, он добавил: — Кто знает. Может быть, он сам сумеет вернуться домой. В один прекрасный день.

ДВА ВИДА КАТАСТРОФ

Теория катастроф — это то, чего мы все дожидались, изучение резких перемен, описание нарушений непрерывности. Она говорит нам, что мириады наших несчастий, крушений, катаклизмов и бед, от самых серьезных до несущественных, от трагических до вызывающих легкое раздражение, относятся к семи базовым типам катастроф.

Итак, их семь. Все формы резких, внезапных, рывковых, с нарушением непрерывности происходящих изменений описываются одной из семи таких моделей. Они называются «складка», «сборка», «ласточкин хвост» и «бабочка». У «ласточкиного хвоста» имеется три подвида, у «бабочки» — два. Но нас интересуют «складка» и «сборка», это куда более рядовые и широко распространенные катастрофы.

Возьмем простой пример резкой перемены в мире: лопается воздушный шарик. Если его разорвало, то его нельзя вернуть в состояние целостности. «Складка» и есть катастрофа такого типа, управляемая единственным фактором. Это простейшая парадигма перемены. Шарик лопнул, катастрофа произошла. Обратного пути нет…

Жизнь — это катастрофа типа «складка», ее единственным контрольным фактором является время. Катастрофа происходит, когда время останавливается. Говоря языком теории катастроф, наша жизнь соответствует той же модели, что наполнение газом и разрыв шарика. Катастрофы типа «складка» необратимы.

Катастрофы типа «сборка» другого рода. При «сборке» всегда есть шанс, что дела пойдут на поправку, что можно вернуться к прежнему состоянию. Если человек от удара упадет и потеряет сознание, это можно считать катастрофой типа «сборка», равно как нервный срыв, эпилептический припадок или кипение воды в чайнике.

Взгляните на любую жизнь. Взгляните на вашу собственную. В продолжительной катастрофе типа «складка», которую являют собой ваши библейские семьдесят лет, вы насчитаете немало катастроф типа «сборка».

В ту ночь на диване Хоуп спала плохо. Перед рассветом ей удалось уснуть покрепче на час или два, но проснувшись, она испытывала беспокойство и непроходящую тупую боль в пояснице. В кухне она выпила крепкого чая и съела толстый кусок хлеба с белковой пастой, чтобы как-то избавиться от нервической раздражительности, из-за которой чувствовала себя крайне напряженной и готовой вот-вот сорваться. В чем дело, что с ней такое? Может быть, в том, что она встала с больной спиной после неглубокого, с перерывами, сна Может быть, в измороси за окном, которая сулила ей неприятный, сопряженный с кучей неудобств рабочий день в мокром лесу… Может быть, в том, что муж, с которым они разошлись, опять здесь и спит наверху, в ее теплой постели?

Она ехала в Ист Неп по мокрым дорожкам между изгородями, из-под колес летели брызги. Облака у нее над головой были густые, низкие и бесформенные, сеявшийся сквозь них бледный свет ей не льстил. В зеркале заднего вида отражалось ее лицо, бескровное и помятое. Она поставила машину во дворе конюшни и поднялась в офис.

— У вас все хорошо? — заботливо спросил Мунро. — Вы что-то осунулись.

— Я плохо спала. Я… — она заговорила более твердо. — …Я думаю, вам нужно знать, что Джон опять здесь. Пробудет у меня несколько дней.

— А-а. Очень хорошо. — В мягкой вежливой улыбке Мунро угадывался вопрос: как он?

— Ему гораздо лучше. Знаете, я подумала, что если он снова встретится с этими рабочими…

— Я позабочусь, чтобы всех предупредили.

— Он будет гулять и все такое.

В офисе было слишком тепло и слишком много света. Хоуп почувствовала, как сонливость волной накатывает на нее. Ей захотелось лечь на деревянный пол и закрыть глаза.

— Вы уже решили что-нибудь насчет работы? — осторожно спросил Мунро. — Я имею в виду… — Он не стал уточнять, что именно, его лепет был робким, в неявной форме извинением за то, что он решился, и, возможно, некстати, задать вопрос.

На самом деле Хоуп толком и не думала о его предложении, но тут мгновенно ответила: «Да, да. Решила. Я с удовольствием ее продолжу».

Радость Мунро была трогательной.

— Прекрасно, — сказал он. — Да, да, от этого ненастный день становится светлее. — Он продолжал деликатно и витиевато выражать свое удовольствие, но Хоуп его почти не слушала. Она была поглощена вопросом, с какой стати внезапно приговорила себя к работе в Непе до конца будущего лета. Ответ мог быть только один.

Она провела несколько часов, работая как зверь в промокшем лесу, который ей предстояло описать. Дождь зачастил, и весь окружавший ее мир представлял собой вариации на тему воды: земля и вода, деревья и вода, воздух и вода. Через несколько часов после полудня опустился туман, и она решила, что пора домой. Ей нужно поработать с бумагами. И, может быть, она пораньше ляжет спать. Но тут же сообразила, что ее постель занята.

Она поставила машину возле коттеджа. Во всех окнах горел свет, ее проигрыватель был включен на полную громкость. Она вошла с черного входа, сбросила у двери свою тяжелую влажную куртку и непромокаемые брюки, рывком скинула с ног резиновые сапоги.

— Привет, это я, — она постаралась, чтобы голос звучал как можно бодрее.

Кухня напоминала пейзаж после битвы. Тарелки и кастрюли громоздились в раковине. На хлебной доске, возле уродливо обкромсанной буханки, стояла открытая, пустая жестянка из-под тунца.

В гостиной было сине от табачного дыма. Джон сидел за столом, заваленным книгами и бумагами. У его локтя поблескивала полупустая бутылка красного вина. На тарелке, грозившей свалиться с ручки дивана, подсыхало несколько макаронин. Увидев Хоуп, он встал из-за стола, подошел к ней, поцеловал в щеку.

— Вид у тебя окоченевший, — сказал он, скинул газету с кресла и рывком пододвинул его к огню. Она послушно села, чувствуя, как у нее от гнева раздуваются ноздри.

— Потрясающий день, — сказал он. — Просто блеск.

— В каком смысле?

— В смысле работы. Темпы — как на пожаре. Выпьешь?

— Мне казалось, тебе не следует пить, когда ты принимаешь это свое лекарство. Литий.

— Бокал-другой не в счет. Ну как?

— Плесни на дно. — Она взяла у него бокал.

— Действительно блеск, — повторил он, словно ему самому не верилось.

— Чем ты занимался?

— Топологией. В основном. Накрытия. Очень интересно.

— Что… Что ты ел на ленч?

— Сварганил себе что-то из спагетти, тунца и сыра. И съел все подчистую. Я умирал с голоду.

Хоуп достала из корзины последнее полено, швырнула в огонь. Она с отвращением прихлебывала вино. Пить ей не хотелось, не то время дня, но она думала, что спиртное поможет ей немного успокоиться. Ей нужно было выбросить из головы все мелочные, эгоистические неудовольствия: беспорядок, еду, захват ее пространства, только потом она сможет поговорить с ним.

— Я беседовала с Мунро сегодня.

— Кто это?

Она объяснила. Объяснила, что ей предложили продолжить работу, нужно заняться заливными