милые прелести: девичья вздорность и трогательная порочность, наивная непоследовательность и детская требовательность… Он не хотел знать, к чему в итоге приведут невинные ссоры и капризы, которыми он умел весело наслаждаться как подарком судьбы. Он знать не желал, как под занавес из них попрет вся их дурь…
Но тут, с этим Мальком впервые все совпало: 19–61… Ему не суждено увидеть ее старухой… Даже если к обеим частям этого
Пожалуй, он мог бы и подождать. Все равно, пока она не поймет, что именно ей от него нужно, ей при нем не усидеть. Помечется, поиграет, одумается, а он подождет… Только не надо, не надо ей сейчас об этом рассказывать. Никогда им не следует мягко подстилать…
Тем не менее, он не сдержался.
– Мне кажется, – сказал он, помедлив, – во всяком случае, я допускаю такую
И сразу понял, что был прав: вот уж чего произносить не следовало.
– Прямо жуть! – Маленькую передернуло от неподдельного ужаса:
Но он уже не мог остановиться. Он выстраивал с нею сюжет, он работал, а останавливаться вовремя он вообще никогда не умел.
– И дело тут не в тебе, – признался он, – а во мне. Я уже не тороплюсь скакать дальше, я уже напрыгался по самую крышу. Ты – мой Венец, ты же сама сказала.
– Это ты сказал. Еще в поезде.
– Не помню. И никак не пойму, как это я сразу смог догадаться.
– Скотина, ты же этим меня тогда и взял.
Глава восьмая
ПЕРЕД ПРОПАСТЬЮ…
Он испугался, что ее потеряет, даже раньше, чем понял, что она что-то для него значит.
Еще тогда, в поезде.
– Ты меня бросила? – спросил он тогда шутливо. И часто потом повторял этот вопрос, далеко не всегда в шутку.
Почему его подружки рвутся на выход сразу, как только видят, что уже хоть чуть нужны, Рыжюкас знал. Такой уж тип он себе выбирал. Они иначе устроены. Их ничто не держит и не тянет к повторению пройденного.
Вот если ему когда-то было хорошо на море в Гурзуфе, так к этому морю его потом и влечет. А им и на этом море, и на другом, и без моря одинаково клево. И незачем повторяться. В горах, в Париже, на дискотеке, в общаге у друзей – везде ей будет
Но нет, бросать его она вовсе не собиралась. Поэтому вместо ответа в тон ему спрашивала:
– Ты меня так ни на шаг никуда и не отпустишь? Хотя бы в кино…
Она ведь сама пришла, и к чему эти его глупые шутки. Остаться с ним или его бросить – ей и решать самой. Она уже пролетела с Димой, который, приехав в Минск знакомиться, ходил за нею по пятам, никуда одну не пускал и устраивал скандалы, если она задерживалась в колледже. Он даже после выпускного бала закатил ей истерику, когда она не к нему сразу пришла, а отправилась отсыпаться к подруге…
Вот этого она теперь и боялась, подозревая Рыжюкаса в том, что он может посягнуть на ее свободу. От этого и шарахнулась, когда он проговорился о своих планах – аж на четверть века. Хотя история с Саулюсом ее несколько успокоила. Дима за такое ее наверняка бы убил…
А ему как назло начинало казаться, что
Впервые это случилось, когда он вслух удивился, почему это она ни разу не позвонила матери.
Малёк мгновенно сникла. Промолчав минут десять, она решительно заявила, что ей надо немедленно ехать домой.
Своим неосторожным вопросом он ее как бы разбудил, прервав безмятежный сон. И сразу увидел, как она прямо на глазах начала исчезать, растворяться, как она буквально перетекала от него в другой мир, о котором он почти ничего не знал…
Тут он и опомнился, заподозрив, что все это время она с ним вовсе и не была. Конечно, физически она находилась при нем постоянно, но как бы на каникулах от себя самой. Ее собственная жизнь при этом остановилась. И было ясно: здесь ей хорошо, но как только они расстанутся, она сразу о нем забудет. А расстанутся они тут же, как только она вспомнит, сколько
Он испугался: расставаться так скоро совсем не входило в его планы. Он попробовал, как всегда, пошутить:
– Эй, ты меня уже бросила?
Малёк не ответила. Она была далеко. Как уплыла.
Тогда он внутренне собрался и схитрил, невозмутимо пожав плечами:
– Зачем торопиться? – он постарался произнести это как можно проще, чтобы не выдать тревогу. – Вот надиктую тебе первую часть книги, соберемся и покатим…
Она тут же приплыла обратно. Действительно, она ведь уже на работе, у нее началась другая жизнь.
– Ладно, – сказала она, – это я просто капризничаю… Я ведь знаю, как мне с тобой повезло. И ничегошеньки другого мне не нужно… И я хочу, чтобы так было всегда. Я буду стараться… – Она задумалась, но совсем не надолго: – И мне кажется, что я это еще заслужу…
Он удовлетворенно улыбнулся… И сразу ощутил совсем иное беспокойство.
Ведь насчет
Однажды он уже это попробовал. Со своей Последней Любовницей…
Его Последняя Любовница пришла в их компанию тихой и незаметной девчушкой-второкурсницей. Разумеется, она была отличницей – все его подружки обязательно хорошо учились, были развиты и умны.
Кайф общения с ними как раз и состоял в преодолении противоречия между тем, что условно – в юном-то создании! – можно посчитать умом (сознательное начало), и тем, что, конечно, тоже весьма условно можно бы назвать
Соблазн тут приводит к пресыщению, которое сразу заставляет «поумнеть», и начинаются угрызения, раскаяния и осуждения собственной слабости – до той поры, пока снова не захочется сладкого…
В «коллекции» Рыжюкаса была девушка Сашенька, хрестоматийный, просто литературно-медицинский тому пример, у которой раскаяния и самоосуждения продолжались ровно три дня, после чего они сменялись взрывом безудержной похоти.
Все дело в том, что от сексуальных желаний у Сашеньки наливались и разбухали груди, причем так, что она не могла найти себе места, а отпускало ее лишь после того, как она согрешит, причем в любой форме,
