Он брился перед зеркалом. И смотрел на свое отражение. На свой предмет особой гордости. На свое проклятие и свой рок. Прочитав с десяток медицинских статей и обдумав жизнь, он уже и не сомневался, отчего это у него рак, причем именно простаты. Он даже посчитал, что это закономерно, как всякое наказание за грехи. И чрезмерную в них активность. С чем играл, тем пора и платить.
Отложив станочек, Рыжюкас выглянул в окно.
Частная клиника располагалась на крохотной улочке, сбегавшей к Ратушной площади. Это был небольшой двухэтажный дом с флигелем в тихом уютном дворике за кованными воротами, но окнами он выходил прямо в кипящую туристами жизнь Старого города.
Вот насквозь пропыленный автобус с громадными окнами и боками, разрисованными, как афиша, расписанный названиями европейских столиц, втиснулся на площадку прямо у ворот больницы. В открытое окно видно, как хрупкая девушка в макси легко соскочила на землю, поддерживая висящий через плечо мегафон.
За ней вывалились элегантно измятые и разминающие кости после долгой дороги старички и старушки. Сгрудившись вокруг экскурсовода, они с любопытством юных овечек поглядывали по сторонам, всматриваясь в еще один ничем не отличающийся от других город.
Да нет же, нет! Ленки среди них не было… Они не встретятся, и дальше можно не читать…
Девушка затараторила бойким мегафонным голосом по-английски – что-то про остатки древних поселений, обнаруженные… Про удобное расположение на слиянии двух рек, благодаря чему город быстро развивался… было даровано… что свидетельствовало…
Все это, конечно, так, подумал Рыжюкас. И подходит к любому средневековому городу. Но для него этот город не совсем «любой», и на сей счет у него ведь своя версия. Он успел ее сочинить. Исказив историческую правду, что не ново в этом мире, где ее кромсали всегда.
Вместо повести о первой любви, он тогда одним махом написал грустную сказку. Или легенду?.. Отступив от достоверности, он подвел поучительный итог своей первой любви. Он не знал, что это последнее, что он сочинил. Смешно бы даже подумать, что он закончит свой творческий путь так банально.
Неожиданно для себя он решил посвятить ее случайной попутчице. Вместо того чтобы ей сказки рассказывать. Никогда раньше он никому ничего из написанного не посвящал, кроме школьной поэмы с грамматическими ошибками, бывшими ее главным достоинством.
Его версия начиналась словами «Было это давно»…
2«…Было это давно, даже трудно представить, как давно это было.
Может быть, даже так давно, что люди еще не знали угрызений совести, не терзались прошлым и не выстраивались в очереди за индульгенциями.
Если они и дрались, то исключительно за любовь, и всегда один на один, а упавшему помогали подняться. Никто не смог бы вообразить биллион тонн тринитротолуола, а от слов «терроризм» или «инвентаризация», похожих на гусениц, все рванули бы, как от большей беды.
Земля эта простиралась до самого моря. Где кусочки света и тепла превращались в янтарные камни, как солнечный свет, уходя, остается лунным.
Цыгане шлялись под солнцем. Везде у них был дом и стол, и благодарные слушатели песен. Труди кормящих цыганок стояли торчком, а материнская любовь закаляла сердца цыганят так, что о них ломались кинжалы.
Зелень холмов укрывала собой быстрых ланей, дикие туры с витыми рогами проносились, черны как смоль, а когда мужчины не возвращались с охоты, глаза женщин светились фиолетовой тенью тоски.
Еще над землей плыли звуки.
Так гудят над лесами ночные пространства в лунный зарев, не давая уснуть.
Так падают ливни.
Так шумят ветвями дубравы, роняя на землю желуди, от которых счастливеют вдовы…
Был день охоты.
Князь устал. Он прилег под луной на высоком холме у слияния двух рек.
Сон его был глубок, но под утро приснилось князю, что склонился над ним огромный железный волк. В свете луны холодном выл он длинно, протяжно, словно плакал по ком-то…
Князь проснулся, когда поутру под холмом проходили цыгане.
Женщины с серьгами в ушах сидели на повозках, они держали на руках цыганят. Мужчины, смуглые и красивые, важно шли позади, покуривая маленькие трубочки, покачивая головой в такт песне, что пели сидящие на повозках.
Князь белел привести к нему старейшего из цыган. И спросил у него, что мог означать такой странный сон. Что-то крикнул мудрый цыган, и подошла к ним смуглянка с глазами яркими как антрацит, и черной косой, спадавшей на высокую грудь.
– Пусть здесь станет замок, – сказала она, – пусть здесь будет построен город. И не будет ему равного по красоте и богатству.
– Л зачем так тревожно воет железный зверь?
– Это значит, что в жертву успеху нужно отдать юную красавицу, нет которой прекрасней. Тогда город не будет знать поражений, а добро и удача никогда не уйдут за его врата, – отвечала гадалка. И потупила взор.
– И кто же она, эта лучшая из прекрасных?
– Та, кто знает судьбу, – она вскинула взгляд и смотрела теперь на него прямо и печально. – Только в память о ней ты и будешь велик… И город твой вознесется, и власть твоя будет всесильной от моря до моря.
На этих ее словах старый цыган вздохнул и, кивнув головой, протянул князю острый кинжал.
Дрогнул князь, побледнев, и испуганно отступил.
Но она пришла ему на помощь.
– Пусти, не надо. Пусть все будет не так, – проронила она спокойно, взяв сверкнувший на солнце кинжал. – Я должна это сделать сама.
На высоком холме люди Князя возвели замок. У подножья вырос город, вырос сразу и был прекрасен, как бывает прекрасна только грусть. Ибо в жертву ему принесла себя юная гадалка, потому и ставшая первой Королевой этого города и этой страны.
В память о том отлили серебряные монеты с ее изображением.
И город и впрямь не знал поражений.
Когда к его стенам приходили враги, воины обнажали мечи, а простолюдины переплавляли на пушки последние медяки. Цыгане продавали серебряные серьги и покупали за них пушки.
И они изгоняли врагов, выигрывая войны…
А в честь побед отливали новые деньги. На серебре чеканили профили новых королев. Потому что проходило время. Год за годом, победа за победой.
Постепенно первых монет становилось все меньше. Они попадались все реже, да и непросто их стало распознать. Чеканка темнела, стиралась, как тускнеет от времени чистое серебро, попадая в карманы торговцев. Ведь даже за красивые деньги покупают башмаки и окорока. Жизнь продолжается, сколь бы ни возвращала нас к прошлому память…
Когда умер последний, кто помнил ту королеву, в город ворвались пришельцы. Они жгли, крушили и грабили, забирая себе все. И нечего было противопоставить злой силе нашествия. Потому что город забыл красоту своей юности, что, конечно, случается, но не проходит
