Удивительное языкознание

последующую согласную: Moskwa [мо?скфа] — Москва; kwiat [кфят] — «цветок». Приставки, соответствующие русским при-, пре-, пере-, пред-, произносятся przy- [пши], prze- [пшэ], przed [пшэт], так как звук [ж] оглушается после глухого звука [п]. Слов с такими приставками в польском языке огромное количество, так же как и в русском. Добавьте к этому и соответствующие этим приставкам предлоги. Отсюда и ходячее представление о «пшикающей» польской речи.

По какому-то историческому недоразумению в русской практической транскрипции польских слов rz передается независимо от его положения в слове как рж (есть, кстати, такой звук и соответствующая ему буква в чешском языке). Так, в русской транскрипции появляются труднопроизносимые фамилии вроде Пржевальский. По-польски фамилия знаменитого исследователя Центральной Азии произносится легко: Przewalski [пшева?льски].

Буквосочетание cz — очень твердое [ч]: czapka [ча?пка] — «шапка».

Буквосочетание sz — как русское [ш]: czaszka [ча?шка] — не «чашка», которая по-польски filizanka [филижа?нка], а «череп». Это чтобы вы не думали, что понимаете все польские слова.

Согласные в польском могут быть мягкими и твердыми. Мягкость обозначается двумя способами: либо буквой i, следующей за согласным, либо акутом над ним. Исключение касается звуков, обозначаемых буквой l. Без диакритического знака — это обычное европейское l, то есть средний между русскими звуками [л] и [ль], даже если после него идет i. А вот с диакритическим знаком Ll — это очень твердое [л], которое в современном польском языке имеет тенденцию к превращению в гласный звук, подобный английскому [w] или белорусскому [ў]. Так произносят твердое [л] люди, имеющие соответствующий дефект речи: уошадь вместо лошадь. Кстати Ll — редкий в графике случай, когда диакритический знак расположен не под и не над основной буквой, а внедряется в ее середину.

Надо сказать, что из четырех согласных, которые могут быть по-настоящему мягкими, z или zi, s или si, c или ci и n или ni, только n соответствует русскому [нь], остальные же при смягчении меняют свое произношение: z — очень мягкое [ж], в русских словах ему соответствует буква з; s — очень мягкое [ш], в русских словах ему соответствует буква с; c — очень мягкое [ч], в русских словах ему соответствует буква т. Примеры: won [вонь] — «запах» (вспомните русское благовоние); przyjazn [пшы?яжьнь] — «дружба» (ср. с русским приязнь); zrodlo [жьру?дло] — «источник»; ziemia [же?мя] — «земля», ziemniak [же?мняк] — «картофелина»; kosc [кошьчь] — «кость»; siano [шя?но] — «сено»; ciastko [чя?стко] — «пирожное», уменьшительное от ciasto [чя?сто] — «тесто».

Чешский язык Cestina

Чехи — народ, совершивший тихий культурный подвиг. Они восстановили свой литературный язык, после того как он более чем на 200 лет практически вышел из употребления. С 1612 года, со знаменитой битвы при Белой Горе, Чехия попала под полное, то есть не только политическое, но и культурное господство немецкоязычных государств. Почти 200 лет по-чешски практически никто не писал, а говорили только простолюдины. Всякий, кто хотел сделать карьеру, все равно в какой области, вынужденно пользовался немецким, сначала потому, что это государственный язык, а потом и по той простой причине, что чешский безнадежно отстал и говорить, и тем более писать на нем о вещах новых или выходящих за пределы примитивного быта было уже невозможно. Это обычная судьба языков угнетенных народов в случае, если угнетатели превосходят или, по крайней мере, равны им в культурном развитии.

Чешского языка, на котором говорили и писали когда-то подданные одного из старейших государств Европы (а у чехов была великая эпоха — в XIV веке Прага превосходила размерами такие города, как Париж или Лондон), казалось, более не существовало. То, что произошло в середине XIX века с чешским языком, можно сравнить только с возрождением иврита (языка религиозного обеспечения евреев наподобие церковнославянского у православных славян) в Израиле, на котором практически никто не говорил в течение более 2000 лет, и кроме того в нем отсутствовали слова, обеспечивающие обыденную жизнь, науку, технические знания. Подобная ситуация была и с чешским языком к началу XIX века, когда за дело культурного и языкового возрождения взялась националистически, или, если угодно, патриотически настроенная чешская интеллигенция.

В результате языкового возрождения появился новый чешский, обладающий рядом интересных особенностей. Во-первых, язык имеет два варианта — разговорный, для которого тем не менее существуют строгие нормы, и литературный. Различаются они, правда, не слишком сильно. На первом говорят в быту, на втором вещают радио и телевидение, издаются газеты и книги, официальные документы и т. п. Такая языковая ситуация, впрочем, характерна для очень многих стран. В художественной литературе косвенная речь воспроизводится на литературном, а прямая — на разговорном.

Вторая особенность чешского языка — исключительно малое число интернационализмов. Видимо, чешские интеллектуалы стремились создать максимально своеобычный язык. Вот примеры слов, которые практически на всех европейских языках звучат почти одинаково, поскольку произошли от греко-латинского наследия, а по-чешски имеют славянские корни:

Hudba [ху?дба] — «музыка» (ср. гусли-самогуды из русских сказок).

Divadlo [ди?вадло] — «театр» (ср. русское дивиться).

Vterina [фтэ?ржина] — калька с латинского слова секунда, что значит «вторая» (мера времени).

Аналогичное явление наблюдается в исландском языке и современном иврите — в странах, где язык имеет статус едва ли не государственной идеи.

Придуманных на основе чешских корней, калькированных из интернациональной лексики или реанимированных (то есть возрожденных к обращению в живом языке) слов в чешском много, и это создает некоторые трудности при его изучении — мы-то привыкли при знакомстве с иностранными языками во многом опираться на интернационализмы, а тут вместо секунды какая-то vterina [фтэ?ржина]! Немецкие заимствования, столетиями входившие в язык, однако, остались, и в немалом количестве, но узнать их после глубокой славянской фонетической обработки довольно трудно.

Туристам важно знать числительные, чтобы понимать ответ на вопрос «сколько это стоит?». Так вот, чешские числительные вполне узнаваемы на слух, но в тех, которые обозначают двузначные числа, сохранилась память о немецком влиянии: сначала произносится количество единиц, а потом десятков. Как в немецком zweiundzwanzig [цвайунтцва?нцихь] так и в чешском dvaadvacet [два?адвацэт] — дословно «два и двадцать». Следует также адекватно реагировать на дорожный знак с надписью «Pozor!», что по-чешски значит «Внимание!», сравните с старорусским словом зрить — «смотреть».

Многие чешские слова и имена собственные производят комическое впечатление на их славянских