пытались проникнуть в тонкую щель между небом и морем. Каждый день он выходил под парусом в море и плавал там на своей яхте, он любил это плавание, но понимал, что отныне никогда не сможет уже забыть вкус полупереваренной пищи. Никогда больше он не сможет отведать в прибрежном ресторанчике жареного мяса, не ощутив при этом вкуса смерти. Он нажил незаживающий порез, через который ужас еще долго будет проникать своими длинными когтями до самых глубин его существа.
Клара Йоргенсен подошла и остановилась перед ним, широко расставив ноги. Молча и неподвижно стояла она над обессилевшим капитаном. Ей было нехорошо. Пальцы ее дрожали, как слабые язычки пламени на сквозняке, взгляд остекленел. С огромным усилием она приподняла один лишь указательный палец и прикоснулась им сзади к понурой капитанской голове. Со вздохом он на ощупь нашел ее бедра, крепко обхватил их руками и прижался лбом к обнаженному девичьему животу. Так они и стояли, не говоря ни слова. Волны заглушали их дыхание, и он так крепко обнимал ее ноги, что она подумала, как бы там не остались синяки. Клара Йоргенсен опустилась на песок перед капитаном.
— Я подумала, что это был ты, — промолвила она.
— Я знаю, — откликнулся он.
— Ты мог оказаться на его месте, — сказала она.
— В любой момент, — ответил он, — любой из нас может…
Тело погибшего туриста погрузили в багажный отсек самолета вместе с пятьюдесятью чемоданами и пустой птичьей клеткой. Тем же чартерным рейсом, сидя рядом с пустым креслом, улетела его невеста, она потом так и проплакала всю дорогу: оба раза, когда пассажиров кормили двумя вариантами цыпленка- гриль, когда показывали скверный художественный фильм, и так, в слезах, пролетела через все шесть часовых поясов. Кое-кто из пассажиров молчаливо проводил взглядом погружаемый в самолет гроб. Что касается членов экипажа, они высказались по этому поводу скупо или вовсе никак. Для них видеть скоропостижную смерть было не внове, если не своими глазами, то в газете, где что ни день писали о трупах. У большинства время от времени случалась какая-нибудь утрата: у кого-то умер семидесятилетний дядюшка, у кого-то десятилетний племянник, в один прекрасный день, зайдя в прачечную, ты не застаешь на месте знакомую работницу, и никто даже не спросит, куда она подевалась. Так было всегда: одни люди исчезали, другие появлялись, то и другое происходило одинаково необъяснимым образом. В этой земной юдоли смерть такая же обыденная вещь, как и самая жизнь.
Клара Йоргенсен была на третьем этаже аэропорта «Франсиско Миранда». Скрестив руки на груди, она стояла возле автомата для выжимания апельсинового сока и смотрела в окно на взлетную полосу, где рабочие аэродрома, сгибаясь под напором встречного ветра, толкали к самолету гроб; рядом стояли в ожидании пассажиры. Кларе Йоргенсен все эти люди с серьгами в ушах, с багажными сумками и черными очками казались какими-то пришельцами, совсем не похожими на нее самое. Погостив здесь, они опять улетали в какой-то далекий край, про который они говорили «домой, на родину», а она при этих словах ничего не чувствовала. Где-то там, за Атлантических океаном, под тем же самым небосводом, остался ее отец; если у него выдалось два-три свободных денька, он сейчас возится в саду, выпалывает клумбы и уговаривает сестру съездить с ним в Северную Америку. Там осталась ее мать, она проводит линии на чертеже, вычерчивает новые этажи, выстраивая новые дома в мире уже вполне обустроенном по сравнению с тем, где сейчас находится Клара Йоргенсен. У них там есть читальные залы, картинные галереи, куда можно запросто заглянуть во второй половине дня хотя бы в среду, там ездят по рельсам трамваи, летают чайки и стоит осенняя темень. Клара Йоргенсен давно от всего этого отвыкла, она была не из тех, кого мучает ностальгия, и редко возвращалась мыслями к покинутым ею местам. И тут вдруг она неожиданно обнаружила в душе что-то похожее на тоску, потому что и сама не знала, когда вернется. У нее был обратный билет с открытой датой, он валялся где-то, засунутый среди старых открыток, фотографий и газетных вырезок, присланных родителями, как будто она никогда не собиралась им воспользоваться.
Она спустилась на первый этаж и очутилась среди ларьков, в которых были выставлены одни и те же сувениры; там был кофейный бар, силившийся выглядеть по-европейски, и стойки авиакомпаний, где продавались билеты стоимостью в половину дневного заработка. Здесь царил привычный хаос, в котором никогда не удавалось установить естественный порядок, словно жизнь всех причастных к нему людей была возможна лишь в условиях некоторой неразберихи. Два раза ее чуть не сшибли с ног, так как она шла, почти не поднимая глаз. На табло с расписанием вылетов белыми буквами значились: Валенсия, Баркисимето, Маракайбо, Сьюдад-Боливар. И еще один городок в горах, о котором она никогда не слыхала. Тут же на стене висела его фотография: скопление домиков, запрятанное на дне андского ущелья среди четырехтысячеметровых гор. Раз в сутки туда летал винтомоторный самолет на двадцать мест, и летел он так низко над горами, что из иллюминатора можно было разглядеть тропинки, по которым бредут караваны мулов. Клара Йоргенсен долго сидела, рассматривая этот пейзаж с неожиданным островком тропической растительности среди высокогорья, с приземистыми каменными домиками, улицами, вымощенными булыжником, и маленькими человечками в ковбойских шляпах. Это напомнило ей ту Венесуэлу, которую она знала: без сухих равнин и сонных песчаных пляжей, без влажного морского ветра или зарослей кактусов. Сплошные горы, гигантские каменные массы, высоко вздымающиеся над саваннами и джунглями. Клара Йоргенсен оглянулась на все, что стало уже так привычно и близко: одни и те же слова, одни и те же факты и всегда одинаковый воздух. Давно что-то она не паковала чемоданы! И в ней поселился какой-то внутренний зуд. Она медленно встала со стула и подошла к окошечку в стойке.
— Один билет в горы, — сказала она.
— Пожалуйста, — ответила служащая. — Когда вы хотите лететь?
— Как можно скорее.
— Вам с обратным билетом?
— Да. Но с открытой датой.
Служащая посмотрела на девушку поверх очков.
— Время отправления я, разумеется, не могу гарантировать.
— Да, разумеется.
Клара Йоргенсен кивнула. Она уже знала, что в этой части света вообще ничего не бывает гарантированным. Протянув руку, она взяла лежащую на стойке брошюру, на которой была картинка с видом этого городка. Очевидно, городок был маленький и расположен в уединенном месте. Чуть-чуть улыбнувшись, она взяла билет и сунула его в карман вместе с брошюркой. Нисколько не задумываясь над тем, что только что сделала, она села в машину и поехала домой.
Вечером она сидела на берегу, слушая море. На ее слух, оно звучало глухо и бесконечно близко, как будто шумело у нее в ушах, это был особый мир, звук, рожденный в сердцевине земного ядра. Белопенные волны, соленые и мертвые, неслись над земной корой, порождая жизнь и отнимая жизнь, смахивая на своем бегу рыбачьи сети, пеликанов, бутылочную почту. Эти волны каждый вечер убаюкивали ее, навевая сон, а сейчас навели бессонницу. Их шум вселял в нее беспокойство, ей казалось, что она больше не может снести рядом соседство огромного моря, в единый миг уносящего человеческую жизнь и смывающего ее след. Перед ней на столе лежали новеллы Орасио Кироги[5] о любви, смерти и безумии. Сегодня она так и не раскрыла книгу, и страницы сделались шершавыми от нанесенного песка. Временами она вглядывалась в горизонт, ожидая, чтобы там показался какой-нибудь знак: мелькнула хоть мачта, хотя бы колыхнулся парус. Так ничего и не увидев, она обращала свой взор на брошюрку, которую держала в руке, на сосны и пальмы, росшие вперемешку, и на людей, которые несли с собой перекинутые через руку куртки на случай, если к вечеру похолодает.
— Это Норвегия? — спросил, проходя мимо, Умберто.
— Нет, — сказала она, не поднимая головы. — Немного это похоже на твою родину, немного на мою.
— Где это находится?
— Не так далеко отсюда.
Уильям Пенн выходил на берег; она дожидалась его у кромки воды. Он начал улыбаться ей еще издалека, и по мере приближения улыбался все больше. Она посмотрела на его длинные руки, которые обнимали ее каждую ночь, неослабно, неутомимо и неусыпно. Кисти рук были такие большие, но всегда касались ее так нежно. Глядя, как он шел ей навстречу, неся с собой груз пережитых лет и опыта, она на
