зелени карельского леса.
У конторы стоял ПАЗ, а его водитель Григорович, перешедший к новым хозяевам вместе с Семёнычем, сидел на своём месте за баранкой и пил водку прямо из горла. Что-то мрачное шевельнулось в том осадке, что скопился на дне души капитана запаса.
— Что вы себе позволяете? — крикнул я. — Выходите.
Передняя дверь ПАЗа была открыта, и пьяненький водитель, оставив ключи в замке зажигания, вылез из машины с двумя пакетами в руке и вручил мне один из них. Другой он держал крепко; в нём звякнули бутылки. Сразу признав переданный мне пакет, заглянул для проверки содержимого. Так и есть: папка с грозным письмом на имя агентессы вернулась, не дойдя до адресата. Строго спросил товарища Григоровича:
— Потрудитесь объяснить, что это значит?
— Погодь, капитан! — он прислонился спиной к автобусу. — Такое дело. Выгрузил, значит, староверов у Московского вокзала — и сразу к магазину поехал. Купил, значит, три бутылки. Больше трёх не покупаю. Вернулся к машине — глянул: пакет они забыли под сидением. Я, конечно, к вокзалу. Думаю: ещё не уехали, передам пакетик. Подъехал, значит, к вокзалу и сразу увидел парочку. Они поодаль от центрального входа стояли. Ясно, что меня дожидались. Только я тормоз нажал — а они как вспыхнут. Я глаза зажмурил: до того ярко вспыхнули. Открыл глаза — нет староверов! Вещички лежат, а они испарились. Перекрестился я — и вместе с народом подошёл к вещичкам. От староверов лишь пепел остался. Менты набежали, но я от них всегда подальше стараюсь держаться. Одним словом, покатил я в лагерь. И всё думаю, как и зачем их убили. А ведь дело-то, можно сказать, секундное. Подойди я к ним, так также сгорел бы.
— Не видел, кто стрелял и спалил их?
— Никто не стрелял. Они сперва засветились изнутри как две лампочки — и сгорели.
— Подвозил, наверное, кого-нибудь до Питера?
— Подвозил двух старушек. Они всего-то с десяток километров проехали. Ну, заплатили. Само собой. Да они сидели сразу за мной и со староверами лясы не точили.
— Может быть, померещилось тебе. Как человек может светиться изнутри?
— Дак, сам думаю об этом.
— Идите, товарищ Григорович, проспитесь. Когда протрезвеете, поговорим.
— Есть, товарищ капитан. Только и трезвым я вам то же самое скажу: дьявол их сжёг, и никак иначе.
На утреннем разводе пришлось произнести речь. Объявил о гибели староверов, покинувших лагерь. Под страхом неминуемой смерти запретил всем выходить за пределы лагеря. Объяснил тем, что за нами охотятся маньяки-убийцы. Возможно, те дагестанцы, которых выдворил из лагеря. Возможно, кто-то иной. Назначил очерёдность дежурств по лагерю. Тренерам наказал наращивать объёмы тренировок. Зачитал список тех лиц, которых хотел бы видеть вечером у себя в офисе.
Днём приехали следователи. Побеседовали со мной, с людьми и укатили с ещё не протрезвевшим водителем Григоровичем, арестованным по подозрению в совершении серии убийств. Как оказалось, полицейские в Питере с ног сбились в поисках загадочного маньяка, сжёгшего дотла нескольких человек, прибывших, судя по документам, из спортивно-оздоровительного лагеря в нашем посёлке.
Зная себя, можешь судить о других. А знал ли я себя? Поиск ответа на сей вопрос занял минут пятнадцать. На спине обнаружил утолщение, которого ранее не замечал. Что же там? Датчик? Или вшитый под кожу заряд? Или то и другое в одном флаконе? И что ж делать то? Катить бочку на Александра? Он мне известен как благороднейший человек. Что обещал, всегда выполнял. Делился по-братски всем, что имел. Даже ныне, будучи параноиком, протянул мне руку помощи. Без его участия, меня давным-давно закопали бы в лесу или карьере. Кстати, ходит с таким же датчиком. Сам сказал. Вполне возможно, Сергий Фёдорович, или кто-то иной из его команды ведёт свою игру, независимо от Мутанта.
В любом случае, Мутант причастен ко всему, а поэтому должен вызволить несчастного Григоровича из каталажки.
Раз десять я нажимал на кнопку вызова. В ответ — глухое молчание.
Не беда! Будем названивать вечером, завтра, послезавтра…
К шести часам вечера в моей гостиной собрались приглашённые: агроном, доктор, художник и учителя: математик, химик, а также историк, преподававший литературу. Можно сказать, педсовет в расширенном составе, или собрание беспартийной и нищей интеллигенции, которую как хаяли, так и будут хаять, пока жива Россия. Среди множества эпитетов в народно-поэтической речи, коими характеризируют сию прослойку, меня восхищает такое определение как «вшивая».
Пусть меня тоже хают, но решил-таки проверить интеллигентов на «вшивость». Спросил:
— У кого есть претензии к дагам и на какую сумму?
Пышущий здоровьем краснощёкий историк вскочил с дивана и заявил:
— У меня. Сто тысяч мне должны.
Не столько сумма, сколько круглая цифра меня удивила. В заветной бумажке с двумя цифрами, что выудил с банкнотами, сумма, превышающая сто тысяч, была обозначена только против некоего доктора К. По какой-то причине даги не спешили трясти всех подряд.
— У Мамедовны в её бухгалтерии другая цифра. Нас-то зачем обманывать? Ну’с, Валерий Петрович, сколько же у вас взяли даги?
— Да все деньги выскребли! Сорок пять тысяч. Я плюсую моральный ущерб. А потому мне следует возместить не менее сотни тысяч.
На уроках истории — дело понятное — можно вешать детям лапшу на уши, согласно установкам программ и учебников. А в других делах зачем разводить коллег по несчастью?
Выдав Валерию Петровичу сорок пять тысяч, и порекомендовав за прочим возмещением обращаться напрямую к дагам, сказал ему:
— Свободны! Можете идти.
— У кого ещё есть претензии?
Доктор Кириллов лишь усмехнулся.
— Товарищ начальник, там, куда нас направят, все наши деньги макулатура. То же самое и дагестанцам объяснил. Мой коллега не поверил. Доллары, сказал он, и в Африке доллары.
Не прост доктор. Вряд ли он готов поделиться информацией, если таковую довели до него.
Но и я не прост. Если все эти господа-товарищи пребывают в уверенности, что находятся в оздоровительном лагере, то через минуту я им объясню, кто они такие и куда они попали.
— Вам всем скажу, что у меня была совершенно безвыходная ситуация, и по этой причине я дал согласие возглавить всю вашу команду. В отличие от вас меня не прельщают ни доллары, ни золото. Тем не менее, я попал в большую мышеловку вместе с вами. Уже без разницы, кого чем сюда заманили. Наш лагерь окружает долина смерти. Всякий, кто пожелает вырваться отсюда, обречён. Об этом мне стало известно лишь сегодня. Вчера не знал — и отправил из лагеря наркоманов и их жён. Они все погибли, но не от руки маньяков, — дважды постучав по спине, пояснил: — Мне вшили устройство с датчиком. За пределами лагеря, чуть раньше или чуть позже, устройство сработает, и от меня останется горстка пепла. Буду рад узнать, что среди вас есть такие, кому не вшили подобную дрянь.
— Наверное, у меня нет. Я с сыном позже всех прибыл, — сказал Мастер.
Ни слова не говоря, доктор стал пальпировать спину Мастера.
— Вы в этом от нас не отличаетесь, — заявил Кириллов. — Раз вам вшили, значит и вашему сыну тоже.
— Поздравляю вас всех. Позарились на обещания! С этого дня мы все обрели статус заключённых. По прибытии станем рабами. Из лагеря смертников нам уготованы два выхода: или смерть или рабство. Впрочем, можем найти варианты, если доктор Кириллов поможет нам. Вы, по вашим словам, опытный хирург. Или я что-то не так понял?
