Приключения в Ирии и на Земле (СИ)

богатого молодого человека. Нанятый эрлом, Глас подобрал неплохую команду из безработной береговой братии. Увы, на должности капитана и старших офицеров Чарльз поставил своих соплеменников. Иногда он называл их земляками. И вот что странно: все лейтенанты и сам капитан Александр фон Карлов из германских вендов! Капитан, во исполнение наказа эрла, высвистал офицеров из Мекленбурга и Гамбурга. Не претендуя на большее и отлично понимая правила субординации, Глас, всё же, в память о своём прошлом, заставил всех, включая самого эрла, обращаться к себе как к «мастеру». Поначалу вся братия жила и столовалась в замке эрла, загадочно улыбчивого и щедрого. На вопрос «когда же отходим?», эрл, ухмыльнувшись, отвечал: «Ждите, ребята! Скоро!» За два месяца беззаботной житухи Глас кое-чему научил шотландцев; да и офицеры, по приказу эрла, не гнушались брать у боцмана уроки абордажного боя. Эханьки, не сыскать на свете второго темнилу, подобного эрлу Чарльзу: не сказывая о целях, он затеял ещё одно странное дело, и в его замок свозили инструменты, токарные, ткацкие и иные станки, оборудование для кузницы и литейного цеха, картофель, сено, да всего и не упомнить! Эрл прикупил даже четвёрку шайров, лошадок-тяжеловозов…

Воспоминания Гласа прервала ругань Макфарлана. Попытка горца запихать чурку в печь, где ещё не прогорели ранее уложенные поленца, оказалась неудачной, и он вынужден был вытащить слегка обгоревшее полено и бросить его на железный лист перед печью.

— Пожара не устрой! — наставительно произнёс Дуг.

Боцман, восставши со скамьи, вперил суровый взгляд в рыжеволосых горцев. С детства не возлюбивший рыжих, отнюдь не по наущению отца, а исключительно из-за тупости парней в килтах, Глас, никогда не носивший клетчатой пародии на мужскую одежду, признавал в горцах лишь одно положительное качество — отчаянность, а сиё незаменимо для абордажных схваток.

— За пожар подвешу на рею. За яйца. Будете висеть, пока не сорвётесь. Так и другим шепните.

Сменив гнев на милость, боцман потребовал:

— Спойте мне что-нибудь старинное. Под песни хорошо засыпается. Да не орите как оглашенные, а вполголоса.

Боцман вновь улёгся спиной к вахтенным, а те, переглянувшись, затянули песенку о Томасе Рифмаче и королеве эльфов, кою сочинил в древние времена шотландский бард Томас Лермонт, и которая весьма нравилась эрлу. Чарльз даже мурлыкал-напевал нечто, как бы вторя голосом горцам, но — вот что странно! — мурлыканье его звучало явно не по-английски.

Боцман, слушая песню, размышлял о загадках, окружавших эрла. Хорошо пели рыжие, а главное — негромко:

True Thomas lay oer yond grassy bank,
    And he beheld a ladie gay,
A ladie that was brisk and bold,
    Come riding oer the fernie brae.

Her skirt was of the grass-green silk,
    Her mantel of the velvet fine,
At ilka tett of her horse’s mane
    Hung fifty silver bells and nine.

True Thomas he took off his hat,
    And bowed him low down till his knee:
«All hail, thou mighty Queen of Heaven!
    For your peer on earth I never did see».

«O no, O no, True Thomas», she says,
    «That name does not belong to me;
I am but the queen of fair Elfland,
    And I’m come here for to visit thee».

«But ye maun go wi me now, Thomas,
    True Thomas, ye maun go wi me,
For ye maun serve me seven years,
    Thro weel or wae as may chance to be».

She turned about her milk-white steed,
    And took True Thomas up behind,
And aye wheneer her bridle rang,
    The steed flew swifter than the wind.

For forty days and forty nights
    He wade thro red blude to the knee,
And he saw neither sun nor moon,
    But heard the roaring of the sea.

O they rade on, and further on,
    Until they came to a garden green:
«Light down, light down, ye ladie free,
    Some of that fruit let me pull to thee».

«O no, O no, True Thomas», she says,
    «That fruit maun not be touched by thee,
For a’ the plagues that are in hell
    Light on the fruit of this countrie».

«But I have a loaf here in my lap,
    Likewise a bottle of claret wine,
And now ere we go farther on,
    We ’ll rest a while, and ye may dine».

When he had eaten and drunk his fill,
    «Lay down your head upon my knee»,
The lady sayd, «ere we climb yon hill,
    And I will show you fairlies three.