видела до или после. Но потом здесь появились бомбы, чернокрылки, осколочные пушки. Теперь Пещеры Серебряного света существуют только в людских воспоминаниях.
Вереница повозок катится по мосту из натурального камня, непонятно как перекинутому через глубокую пропасть и тянущемуся от одного края до другого, будто щупальце. Мост покрывают россыпи переливающихся кристаллов. Преломляя цвет, они сияют разными красками. Стены пещеры опоясывают прожилки какого-то минерала, отражающего свет подобно серебряному зеркалу. Со склонов свисают разноцветные лишайники, кругом в изобилии растут грибы, которых нам раньше даже видеть не приходилось. По дну пропасти протекает река с водой идеально голубого цвета. Пенясь, она стремительно несётся вперёд, а над поверхностью кружат гигантские многокрылые насекомые.
Из-за серебристых прожилок свет в пещере ослепительно-ярок. Мы боялись, как бы не ослепнуть от белого сияния, но отвести глаз от такой красоты не могли. Да и вообще, если бы нам действительно грозила такая опасность, хозяева бы нас предупредили. Гурта мудрые, и они заботятся о нас, ничтожных, так же, как о любимых домашних животных. Это обнадёживало.
— Даже представить не могла, что такое вообще бывает, а ты? — спрашивает Аила. По-гуртски, конечно. От восторга у неё перехватывает дыхание. — Удивительно!
Восхищённо качаю головой и отвечаю, тоже на гуртском:
— Как же я благодарна хозяевам, что позволили нам увидеть это чудо…
— Да, наши хозяева очень добры, даже к таким ничтожествам, как мы…
Эскаранский язык я забыла. Жизнь до рабства кажется очень далёкой, помню её довольно смутно, да и не хочу вспоминать. Теперь все мои мысли и слова — на ритуальном гуртском. Взгляды на жизнь сформированы годами жёсткого, сурового обучения. Но со временем я смирилась с тем, что невежественна, что принадлежу к низшей расе, и в конце концов начала благодарить учителей за долготерпение, извиняться за собственную глупость и обещать, что впредь выкажу больше прилежания. Язык давался труднее всего, а вот мозги мне промыли в момент.
Мы уже три оборота в дороге. Цель путешествия нам, рабыням, не сообщили, но на нашей половине дома ходили слухи, будто Хорика и нескольких других влиятельных Администраторов вызывает Старейшина, чтобы обсудить сложную проблему снабжения Дака, одного из главных приграничных городов.
Разумеется, мы с Аилой дождаться не могли, когда поедем. Невозможно вообразить, чтобы таким, как мы, позволили своими глазами увидеть самого Старейшину. Нет, на это мы даже надеяться не смели. Хватит с нас и того, что посетим ещё один великий гуртский город. Гурта славятся великолепной архитектурой, а мы тогда были в том возрасте, когда любая поездка — увлекательное приключение. Каждый город гурта уникальный, единственный в своём роде. Ещё одно доказательство превосходства их народа. Приятно сознавать, что мы находимся в руках таких достойных людей.
— Скоро остановимся передохнуть, — произносит хозяин. — Подготовьте всё…
Хорик вальяжно разваливается в своей комфортабельной крытой повозке. На изящные рамы натянута узорная ткань, внизу расстелены меха, повсюду лежат подушки. Хорик и двое его друзей — кто они такие, не знаем, но хозяину явно с ними весело — возлежат на диванах у стенок повозки и пьют вино. Мы с Аилой проверяем, не надо ли кому-нибудь подлить ещё, и достаём из дорожных сундуков парадные одежды и благовония.
Когда прохожу мимо Хорика, тот игриво шлёпает меня пониже спины. Зачем, не понимаю. Другие рабыни поговаривали про какие-то загадочные «обязанности», которые я буду исполнять, когда стану постарше. Мол, у Хорика «большие аппетиты». Сначала я решила, что речь идет о готовке, но уже в десять лет догадалась — нет, тут что-то другое. Поделилась тревогами с Аилой, но та сказала, что беспокоиться не о чем. Что бы ни приказал хозяин, это для моего же блага. Неужели я ему не доверяю?
Конечно, доверяю. Абсолютно и безусловно.
Вскоре подъезжаем к гостинице. Она располагается у самой дороги. Отсюда открывается потрясающий вид на пропасть, а всего в двух шагах — водопад, который с рёвом обрушивается вниз и впадает в протекающую по дну реку. Гостиница построена из брёвен, камня и бивней гортов. Здание округлое, с изящными изгибами и заострёнными шпилями. На краю скалы стоит беседка, окружённая маленькой светящейся рощицей. Среди карликовых микор и лишайниковых деревьев кружат летучие мыши и ловят насекомых, слетающихся к свету.
Мы с Аилой и другими рабынями поспешно спрыгиваем с повозки, чтобы подготовить спальни хозяев, пока те пьют и болтают. Их супруги в масках собираются в стороне небольшой группой и хранят молчание. На людях они никогда не заговаривают первыми, только если мужья к ним обратятся. Мне тогда казалось, что это очень изысканно и величественно.
Как всегда, мы, дети, превращаем работу в игру. Распределяем обязанности и соревнуемся, кто справится раньше. Строгая выучка и искреннее желание угодить хозяевам не позволяют халтурить, но я обычно выигрываю у Аилы, потому что первой успеваю выбрать задания, на которые требуется меньше времени.
Потом мужчины вместе с супругами поднимаются в свои покои, мы же спускаемся вниз и наводим порядок внутри повозки. Убираем, доедаем остатки еды, кормим чила. Хотя мне эти звери никогда не нравились — ужасно злобные, да и воняют просто невыносимо, — работаю на совесть. Чем быстрее закончим, тем скорее начнётся время музыки, а музыка — наша главная радость. Выполнив всю работу, спрашиваем у зазэ разрешения взять музыкальные инструменты. Та проверяет, всё ли в порядке, затем говорит, что мы можем идти. Спешим к беседке.
Она находится на берегу бассейна, подогреваемого при помощи углей, поскольку горячих ключей здесь нет. Другие рабыни уже на месте. Усаживаемся с краю — оттуда открывается шикарный вид на пропасть. Опускаемся на колени и начинаем подтягивать струны и настраивать инструменты. Я играю на зуке — это девятиструнный инструмент с металлическим грифом. Он издаёт подрагивающие, напевные звуки. Инструмент Аилы — оза, квадратный барабан из кожи. Она уверяет, что для того, чтобы освоить все тонкости игры на оза, нужно много лет. Но мне кажется, что оза — простой и скучный инструмент, хотя Аиле, конечно, этого не говорю.
Я очень любила играть. Каждой нотой благодарила хозяев за то, что допустили меня к столь чудному занятию. Где ещё я смогла бы обучиться этому дивному искусству, кто вложил бы в мои руки зук? Способности мои проявились ещё в раннем детстве, поэтому решено было обучать меня музыке. Мне нравилось играть, потому что я это делала лучше всех, за исключением старших рабынь, за плечами у которых были годы практики. Но учитель сказал, что со временем я превзойду их, если не брошу занятий. Утверждал, что в первый раз видит такие ярко выраженные способности у такой маленькой девочки.
Через некоторое время пришли ещё две музыкантши и тоже стали настраивать инструменты, а мы с Аилой тем временем репетировали. Мы знали много песен, от старинных гуртских баллад до необузданных, духоподъёмных военных песен и горестных песен-плачей. Музыка гурта поражала меня своей проникновенностью. Никогда не могла остаться равнодушной, мурашки так и пробегали по телу. Я думала — да, только выдающиеся люди могут сочинять такую музыку. Вспоминала обрывки мелодий из прошлой жизни — колыбельную, разудалую песню, которую отец горланил хором с друзьями. Но все эти простенькие, незамысловатые напевы ни в какое сравнение не шли с гармоничными контрапунктами музыки гурта.
Хозяева заходили в беседку по двое, по трое. Другие рабыни подавали еду и вино, а мы играли. Некоторые гурта раздевались догола и купались в бассейне. Жёны проводили время где-то в другом месте, отдельно от мужчин.
Гурта говорили между собой, но я не понимала о чём, поэтому просто сосредоточилась на игре. Это были влиятельные мужчины, обсуждавшие темы, недоступные для понимания маленькой эскаранки. Меня предметы их беседы даже не интересовали. Я просто наслаждалась своим мастерством, каждой трелью и взмахом смычка, радуясь, что доставляю хозяевам удовольствие.
Им моя игра нравилась. После одной баллады, в которой зуку принадлежала ведущая партия, — это была моя любимая, — Хорик подошёл ко мне с мужчиной, одним из Администраторов. Для гурта он был коренаст и широкоплеч, с маленькими внимательными глазками и заплетённой в косу бородой. Такие обычно носили старики, но этот человек был ещё молод. Все музыканты встали и начертили в воздухе знак Абсолютной Покорности.
— Вот, пожалуйста, — произнёс хозяин, обращаясь к спутнику. — Готов поспорить, вы никогда не
