— Прости, не понимаю.
— У вас никогда не было преданных нянь?
— Конечно, не было. Они уходили через месяц, благодаря Бога за спасение. Но при чем это здесь?
— Как вы не поймете! Няня живет при мне четверть века, точнее — двадцать семь лет, чтоб ее черти драли! Она забрала всю власть. Неужели она ее уступит?
— Чепуха какая-то!
— Нет, не чепуха. Вы видели ее в действии. Прекрасная кухарка исчезнет, как горный снег. А почему? Из-за няни. Белочку она съест. При ее импульсивности…
— Няниной?
— Белочкиной.
— А, Белочкиной! Да, это в ней есть.
— Ну вот. Значит, при ее импульсивности она не выдержит, чтобы с ней обращались как с недоумком. «Делай то», «не делай того…» И еще фыркнет…
— Кто, Белочка?
— Няня.
— А, няня! Да, фыркнуть она способна.
— Вот именно. И зашипеть, вроде утюга. Тут с ума сойдешь. Но и это не все, она помнит мое детство. Можно ли боготворить мужа, если доподлинно знаешь, как он объелся пирогом и его вырвало? Я в два счета стану жалким из жалких. Знаю, знаю. Сейчас вы спросите, почему ее не выгнать.
— Спрошу.
— Разве можно дать человеку…
— Джонни! При мужчинах!
— Ладно, по уху.
— Ах, по уху! Нет, нельзя. Предложи ей денег.
— Где я их возьму?
— Не так уж много, фунта два в неделю…
— Ничего подобного. Пятьсот фунтов сразу.
— Сразу?
— Да.
— Странно… Казалось бы, небольшая пенсия…
— Предлагал.
— Она отказалась?
— Согласилась. Тогда я объяснился с Белочкой. Кстати, она хочет выйти за констебля.
— Белочка?!
— Няня.
— А, няня! За какого?
— За нашего, здешнего.
— Он подслеповат?
— Нет, навряд ли. А что?
— Трудно влюбиться в эту няню. Что ж, полисмены — смелый народ. Что было дальше?
— На чем я остановился?
— На том, что она согласилась. Казалось бы, все в порядке.
— Нет. Ее констебль выиграл пятьсот фунтов. Футбольное лото.
— Что же тут плохого? Наверное, она обрадовалась.
— Куда там, обиделась! Какая-то тетя Эмили вышла замуж бесприданницей, и муж оказался главным в семье. Захочет она новую шляпку, а он говорит: «Я что, Ротшильд? Пяти лет не прошло, как покупали». В общем, няня на это не пойдет.
— Одумайся, что ты говоришь! Тетя Эмили — бесприданница, у няни — твердый доход. Что хочет, то и купит. Ты ей об этом не напомнил?
— Напомнил, а что толку? Разве ее проймешь? Пятьсот фунтов, или браку не бывать. Так и живем.
Джонни воткнул перо в последнюю реплику Джервиса и подытожил:
— Мне уж показалось, что выход есть. Рискованный, это да, но до благоразумия ли сейчас? Вы читали мою последнюю книгу «Инспектор Джервис в тупике»?
— Как-то не успел. То Пруст, то Кафка…
— Ничего, ничего. В Англии многие ее не читали. Но кое-кто и читал, во всяком случае — я заработал на ней сто одиннадцать фунтов шесть шиллингов три пенса.
— Недурно.
— Взял сотню и поставил на Балламера.
— Ну, что же это! Фото показало, что Второй его обогнал.
— Да, будь у него морда подлиннее, мои беды бы кончились.
— А больше неоткуда достать деньги?
— Вроде бы неоткуда.
— Как насчет мебели?
— Я продал все, что мог. Остальное, как говорится, неотъемлемо от дома. Кроме этой горки, ее подарил двоюродный дед.
— Да уж, мерзкий предметец!
— Вот за нее меня не посадят. Скоро отдам на аукцион, фунтов пять выручу.
— Если найдется кто-нибудь подслеповатый.
— Хорошо, но где остальные четыреста девяносто пять? А, черт! Вы грабили банки, дядя Фред?
— Как-то не доводилось.
— Прямо хоть грабь. Но с моим везением окажется, что и в Английском банке денег нет. Одно утешение…
— Интересно, какое?
— Через век-другой это все будет не важно. А теперь, простите, мне пора вернуться к Джервису.
— Я и сам собирался идти. Джейн сказала, чтобы я непременно передал привет Бифштексу, а мне бы хотелось еще побеседовать с Пизмарчем. В общем, дел — завались. Через час я в твоем распоряжении.
— Да чем вы поможете!
— Не говори таких слов об Икенхемах. Мы — неисчерпаемы. Признаю, случай трудный, но я его обмозгую и что-нибудь придумаю. Создам проект.
— Ой, какие там проекты!
— Такие. Подожди, ничего больше не прошу.
И, мягко взмахнув рукой, немного сдвинув шляпу, лорд Икенхем пошел через парк к обиталищу Бифштекса.
Подходя к озеру, за которым располагался главный дом, лорд Икенхем был хмур и задумчив. На отмели топталась корова; в обычное время он швырнул бы в нее веточку, но сейчас не задержался даже для такой пустяковой любезности.
Он беспокоился о Джонни. Даже менее острый ум догадался бы, что крестнику плохо. Лорд Икенхем мало общался с няней Брюс, но понимал, что убеждать ее — незачем. Такие не сдаются. Если ей нужны пять сотен наличными, значит — или сотни, или отставка злосчастному полисмену. Сотен у Джонни нет, значит — нет и выхода. И мы не побоимся сказать, что, при всей своей удали, граф был достаточно растерян, звоня в звонок. Открыл ему Альберт Пизмарч.
Придирчивый критик сказал бы, что карие глаза дворецкого не блещут умом; но человек поприятнее заметил бы, что они сияют добротой и честностью. Друзья не просили его объяснить им теорию Эйнштейна, а вот положиться на него могли всегда. Правда, он скорее все портил, чем распутывал, но
