— Здраво и великодушно.
— А может, полторы?
Лорд Икенхем немного подумал.
— Видишь ли, — сказал он, — Фиби сама выходит замуж.
Сэр Раймонд чуть не подпрыгнул:
— Кто, Фиби?
— Да.
— Моя сестра Фиби?
— И не то бывает.
[Прикинув, стоит ли сразу сказать, за кого она выходит, лорд Икенхем решает пока не говорить и меняет тему.]
— Только знай, Бифштекс, когда вы поженитесь, ты сядешь за новую книгу.
— Что?!
— Да-да, сядешь и напишешь.
— Я не могу.
— Ничего, придется. Ты недооцениваешь волю и силу литературных агентов. Женился на них — все, пиши. Иначе не отстанут.
Сэр Раймонд был потрясен:
— Да не могу я! Я чуть не умер, пока писал «Коктейли». Ты не представляешь, какая это каторга. Писателям что, они привыкли, а я… нет, не могу.
Лорд Икенхем кивнул:
— Что ж, не можешь — так не можешь. Выход есть. Ты слышал о Дюма?
— О ком?
— Об Александре Дюма. «Три мушкетера», «Граф Монте-Кристо».
— А, Дюма! Конечно, конечно. Кто его не читал!
— Вот тут ты и ошибаешься. Читаем мы не его, а тех прилежных молодых людей, которых он нанял. Он — совершенно как ты: денег — хочет, писать — не любит. Значит, грубую работу он препоручил другим.
— Ты думаешь, я кого-нибудь найду?
— Конечно. Например, моего крестника.
— Ой, правда! Он ведь писатель?
— Да, книжки пишет.
— А согласится он?
— С превеликой радостью. Как и Александру Дюма, ему нужны деньги. Будете делить пополам. Как, идет?
— Конечно. Да-да. Это разумно.
— Естественно, надо дать что-то вперед. Это называется «аванс». Пятьсот фунтов — очень удачная сумма. Садись за стол, Бифштекс, выписывай чек.
— Пятьсот фунтов?
— Аванс, под будущие доходы.
— Черта с два я их дам!
— Что ж, и я тебе не дам письмо юного Космо. Да, забыл сказать, я его извлек из горки. Оно тут, в кармане.
Лорд Икенхем предъявил письмо.
— Но если, — прибавил он, заметив, что сэр Раймонд как-то странно ерзает, словно готовится к прыжку, — если ты надеешься его вырвать, учти, что я худо-бедно знаком с джиу-джитсу и свяжу тебя в узел, век не развяжешься. Пятьсот фунтов, Бифштекс, на имя Джонатана Твистлтона Пирса.
Молчали они ровно столько времени, сколько требуется, чтобы медленно сказать «Джонатан Твистлтон Пирс» десять раз кряду. Потом сэр Раймонд поднялся. Вид у него был тот, который в толковом словаре определили бы словами: «угнетен», «подавлен» или «ни к собакам (разг.)»; но заговорил он ясным, твердым голосом:
— Пирс или Пирз?
Тени удлинялись, когда граф пошел через парк, к другому дому, неся Белинде, Джонни, няне и ее констеблю звон свадебных колоколов, — если, конечно, кто-нибудь из них не решит записаться в регистратуре. Стояла погода, которая бывает английским летом от трех до пяти раз. Озеро алело в лучах заходящего солнца, небо светилось зеленью, золотом и пурпуром, а птица, вероятно, знакомая старшему Сэксби, пела свою вечернюю песню, прежде чем отойти ко сну.
Словом, было так тихо, так мирно и красиво, что граф затосковал по Лондону.
Конечно, сельская жизнь хороша — но скучновата, что ли, ничего не случается… Чтобы поднять дух, нужно побывать с хорошим человеком в каком-нибудь злачном месте нашей столицы.
Мартышка? О нет! Его теперь не вытащишь из дома, пропал, совсем пропал, солидный такой, приличный. Вспомнив о временах, когда можно было вызвать племянника, и тот являлся как миленький, лорд Икенхем опечалился.
Но ненадолго. Он вспомнил, что в записной книжке есть адрес Альберта Пизмарча.
Что может быть лучше, чем отправиться в Далидж, на Мейфкинг-роуд, издать клич белой совы, вызывая старого друга, а когда тот выйдет, надев свой котелок, погрузиться вместе с ним в ночную лондонскую жизнь, у которой много даров для скромных сельских жителей?
Замок Бландинг
Восхождение Минны Нордстром
В «Перлах грез» на Хай-стрит показывали последний фильм Минны Нордстром, и мисс Постлетуэйт, наша впечатлительная буфетчица, побывавшая на премьере, все еще переживала увиденное. Перетирая кружки, она громко шмыгала носом.
— Так, значит, фильм хороший? — спросили мы, так как в зале «Отдыха удильщика», когда дело касается серебристого экрана, мы всецело полагаемся на мисс Постлетуэйт. Ее отзыв может вознести, а может и низвергнуть.
— Замечательный, — заверила она нас. — Он открывает всем нам душу женщины, которая ни перед чем не останавливалась во имя любви. Трогательная и возвышающая сердца драма жизни, которой мы теперь живем. Она облагораживает эмоции сочувствием и ужасом.
Ром С Молоком высказал мнение, что раз уж фильм так хорош, так он, пожалуй, рискнет потратить на него девять пенсов. Херес С Горьким Пивом начал прикидывать, сколько платят такой женщине, как Минна Нордстром. Портвейн Из Бочки спас беседу от грозившего ей погружения в пошлый материализм, пожелав узнать, как кинозвезды становятся звездами.
— Я вот о чем, — пояснил Портвейн Из Бочки. — Кинокомпания что, специально берется за сотворение звезды, тренирует ее? Или она вдруг восклицает: «Э-гей, да это же никак звезда? Ну-ну!»
Один из циничных Сухих Мартини, которые всегда все знают, сказал, что тут решают только связи.
— Копните поглубже, и окажется, что эта ваша Нордстром побывала замужем за какой-нибудь киношишкой.
Мистер Муллинер, который в рассеянности прихлебывал горячее виски с лимоном, при этих словах поднял голову:
