Полная луна. Дядя Динамит. Перелетные свиньи. Время пить коктейли. Замок Бландинг

создала в свое время много странных существ, в том числе вот это. Особенно в нем поражала борода — светло-горчичного цвета, ассирийской формы.

Но друг ошибся бы. Полковник говорил не о нем. Когда сердце гнетет забота — до садовников ли, даже бородатых? Говорил он о Типтоне Плимсоле.

Многие отцы смотрят на поклонников дочери, как пастухи, у которых хотят увести овечку. Полковник был не из них. Не принадлежал он и к тем, кто сидит сложа руки, пуская все на самотек, тем более если поклонник — миллионер.

— Чего он ждет? — сварливо спросил он, возвращаясь к постели. — Ясно, что он влюбился. Чего же он ждет, а?

Леди Гермиона печально с ним согласилась. И она любила расторопность, сочувствовала смелости. Вид у нее был такой, словно кухарка учуяла, что подгорает обед.

— Да, странно, — сказала она.

— Странно? — переспросил полковник. — Я бы сказал — мерзко.

Леди Гермиона опять согласилась.

— Так хорошо все шло, — прибавила она. — Вероника сама не своя. Она страдает.

— Ты заметила? Молчит и молчит.

— Как будто размышляет.

— Именно. Напоминает эту девушку, у Шекспира… Как это там? Черви какие-то, щека… А, вот! «Она молчала о своей любви, но тайна эта, словно червь в бутоне, румянец на щеках ее точила». Размышляет. А что ей делать? Влюбилась с первого взгляда. Знает, что и он влюбился. Казалось бы, все хорошо? Нет!.. Мычит, гудит, топчется. Трагедия! Знаешь, что мне Фредди сказал? — Полковник понизил голос. — Этот Плимсол держит контрольный пакет самой большой сети магазинов. Сама понимаешь.

Леди Гермиона кивнула, как кухарка, которая видит, что спасти обед нельзя.

— Он такой милый, — сказала она. — Тихий, деликатный. Совершенно не пьет. Что такое?

Вопрос был вызван криком, сорвавшимся с уст ее мужа. Если не считать одежды, полковник Уэдж походил на Архимеда, выпрыгивавшего из ванны с криком «Эврика!».

— Старушка, — вскричал он, — дело ясно! Не пьет. Пить-то он пьет — но что? Ячменную воду. Разве можно сделать самый трудный, самый решительный шаг на ячменной воде? Да раньше чем подойти к тебе, я выдул кварту пива с шампанским! Ну все. Иду прямо к нему, кладу руку на плечо и так это по-отцовски говорю: «Опрокинь стаканчик — и вперед!»

— Эгберт! Этого делать нельзя!

— А что?

— Нельзя, и все.

Полковник растерялся, лицо его угасло.

— Вообще-то ты права, — признал он. — Но кто-то должен ему намекнуть. На карту поставлено счастье двух сердец. Сколько можно тянуть бодягу?

Леди Гермиона села в постели, расплескивая чай. Похожа она была на женщину-Архимеда.

— Пруденс!

— Пруденс?

— Намекнет.

— Что-то в этом есть… Пруденс, э? Я тебя понимаю. Серьезная, порывистая девушка… Любит кузину… Страдает за нее… «Не обижайтесь, пожалуйста, мистер Плимсол…» Да, что-то есть. А она согласится?

— Согласится. Ты не заметил, как она изменилась? Стала тише, рассудительней… делает добро. Вчера говорила, что надо помочь викарию с этим базаром. Это очень показательно.

— Да уж, викарию не поможешь, если ты не… хм… хороший.

— Пойди поговори с ней.

— Ладно, старушка.

— Я думаю, она у Кларенса, — подсказала леди Гермиона, допивая чашку и наливая себе новую. — Вчера она говорила, что надо там прибрать.

2

«О гнезда родовитых англичан, — пела Фелисия Доротея Химанс, явно их любившая, — как вы прекрасны!»; и гнездо девятого графа Эмсвортского вполне подходило под это определение. Тяжелое, серое, величественное, окруженное садами и парками, с собственным озером и личным флагом на самой высокой башне, оно и впрямь радовало глаз. Даже Типтон Плимсол, не такой уж поэтичный, щелкнул языком, произведя звук, похожий на хлопанье плетки, и сказал: «Вот это да!»

Но, как бывает часто с этими гнездами, надо зайти внутрь, чтобы все понять. Топчась перед замком на террасе, Типтон Плимсол испытывал всякие чувства к его обитателям. Ну и типы, подумал он, ну и экземпляры! Один к одному. Сами посудите:

Лорд Эмсворт — чучело

Полковник Уэдж — петух

Леди Гермиона — колбаса

Пруденс — козявка

Фредди — змий

Вероника…

Тут он остановился. Даже сейчас, когда он чувствовал себя как пророк Израиля, обличающий грехи своего народа, он не мог подобрать определения к этому имени. Ее, и ее одну, он должен был пощадить.

Нет, он не простил ее — если уж девушка, поддавшаяся чарам Фредди, не заслуживает разящего определения, я и не знаю, кто его заслуживает. А что она поддалась, доказывал ее вид после того, как этот змий уехал. Сразу ясно — тоскует.

Однако, на свою беду, он все равно ее любил. Как вы помните, то же самое было с королем Артуром и Гиневерой.

Проклиная свою слабость, Типтон пошел к сплошной двери, которая вела в гостиную, и столкнулся с кем-то, оказавшимся этой козявкой.

— Ах, здравствуйте, мистер Плимсол! — сказала она.

— Здрасте, — отвечал Типтон.

Он бы прошел мимо, но тут она прибавила, что ищет его и думает о том, может ли он с ней поговорить.

Мало-мальски воспитанный человек не способен отшить женщину, тем более когда она так к нему обращается. «М-м-м-да» можно сказать и более приветливо, но он это сказал, отошел к каменной скамье и сел. Пруденс смотрела на него, он — на корову.

Несколько напряженное молчание нарушила козявка.

— Мистер Плимсол, — проговорила она ангельским голосом.

— А?

— Я хочу вам кое-что сказать.

— Да?

— Только вы не сердитесь.

— Э?

— Насчет Вероники.

Типтон оставил корову. Собственно, он на нее насмотрелся. Красивая — это да, но какая-то однообразная. Разговор ему начал нравиться. Он думал, что фитюлька попросит что-нибудь для благотворительного базара.

— Да-да! — живо откликнулся он.

Пруденс помолчала. Разрыв с возлюбленным обратил ее в монахиню, для которой только и осталось чужое счастье, но она сомневалась, надо ли было так быстро соглашаться на просьбу дяди Эгберта. Ей могут дать по носу будь здоров.