удивляться. Флоренс принадлежит к тому сорту девиц, которые всегда найдут, с кем обручиться: сперва она вверила себя Стилтону Чезрайту, потом мне и, наконец, Перси Горринджу, автору инсценировки ее романа «Морские брызги». Пьеса, кстати, недавно была показана публике в Театре герцога Йоркского, но провалилась и была снята с репертуара в первую же субботу. Один критик заявил, что этот спектакль лучше смотрится при опущенном занавесе. Интересно, как Флоренс при ее самомнении перенесла все это?
— Ты обручился с Флоренс? — воскликнул я, все еще ошеломленный посетившей меня догадкой.
— Да. Ты не знал?
— Никто мне ничего не рассказывает. Значит, обручился с Флоренс. Ну-ну.
Менее деликатный человек, чем Бертрам Вустер, возможно, прибавил бы: «Попал ты в переплет» — или что-нибудь из той же оперы, поскольку не приходилось сомневаться, что дело этого несчастного плохо, но уж чего-чего, а деликатности Вустерам не занимать. Я только схватил его руку, потряс ее и пожелал ему счастья. Он поблагодарил меня.
— Тебе можно позавидовать, — сказал я лицемерно.
— Я сам себе завидую.
— Она очаровательная девушка, — продолжал я лицемерить.
— Вот именно.
— Умна к тому же.
— На редкость. Романы пишет.
— Один за другим.
— Ты читал «Морские брызги»?
— Просто из рук не выпускал, — соврал я: на самом деле я и не брал его в руки. — Ты видел пьесу?
— Дважды. Жаль, что она не пошла. Инсценировка Горринджа — детище глупца.
— Да, и непроходимого: я как первый раз его увидел, так сразу и раскусил.
— Жалко, что Флоренс не раскусила.
— Да. Кстати, какова судьба Горринджа? Когда я слышал о нем в последний раз, он был еще женихом Флоренс.
— Она разорвала помолвку.
— И очень мудро поступила. У него были длинные бакенбарды.
— Она считала его виновным в провале пьесы и прямо так ему и сказала.
— Да уж, она не из тех, кто смолчит.
— Что ты имеешь в виду?
— Что искренность, честность и прямодушие у нее в крови.
— Да, это правда.
— Она открыто высказывает свое мнение.
— Всегда.
— Прекрасное свойство.
— В высшей степени.
— Такая девушка, как Флоренс, никому спуску не даст.
— Точно.
Воцарилось молчание. Он сплетал и расплетал пальцы, и я чувствовал по каким-то признакам в его поведении, что он хотел бы что-то сказать, но не может решиться. Помню, такую же робость выказывал его преподобие Пинкер (он же Свинкер), когда собирался с духом, чтобы пригласить меня в Тотли-Тауэрс; или взять собак — они кладут вам лапу на колено и заглядывают в лицо, тихо, без всякого тявканья, но давая понять, что есть тема, на которую у них язык чешется высказаться.
— Берти, — произнес он наконец.
— Ау.
— Берти.
— Да.
— Берти.
— Да здесь я. Прости, но не в родстве ли ты с какой-нибудь испорченной граммофонной пластинкой? Может быть, ею была напугана твоя мать?
И тут слова полились потоком, как будто кто-то вынул затычку.
— Берти, я должен сказать тебе кое-что о Флоренс, хотя ты ее двоюродный брат и, наверно, все это и без меня прекрасно знаешь. Она чудесная девушка и, в общем, безупречная во всех отношениях, но у нее есть одна черта, довольно неудобная для тех, кто ее любит и помолвлен с ней. Не подумай, что я ее осуждаю.
— Что ты, что ты.
— Я говорю об этом так, между прочим.
— Конечно.
— Так вот, она не прощает поражений. Чтобы она не разочаровалась в тебе, ты должен выйти победителем. Она ведет себя как сказочные принцессы, которые заставляли добрых молодцев исполнять желания: то заберись им на хрустальную гору, то добудь волосок из бороды татарского хана, а не справился — катись колбаской.
Я припомнил, что это за принцессы, о которых говорил Медяк: я всегда считал их дурехами. Почему, собственно, умение жениха забираться на хрустальные горы — залог счастливого брака? Вряд ли это умение будет требоваться чаще чем раз в десять лет.
— Горриндж, — продолжал Медяк, — потерпел неудачу, и она стала для него роковой. Мне рассказывали, что когда-то Флоренс была помолвлена с жокеем-аристократом и забраковала его, потому что он упал с лошади, беря препятствие на скачках «Гранд нэшнл». Она очень требовательна к людям. Разумеется, я восхищаюсь этим.
— Ну, разумеется.
— Такая девушка имеет право высоко держать планку.
— Несомненно.
— Но как я уже сказал, ее требовательность ставит меня в затруднительное положение. Бог знает, почему она вбила себе в голову, что я должен победить на этих выборах в Маркет-Снодсбери (мне-то всегда казалось, что она равнодушна к политике), так что если я проиграю, то прости-прощай наша любовь. Поэтому…
— Настал момент, когда все люди доброй воли должны прийти на помощь партии?
— Вот именно. Ты будешь за меня агитировать. Так агитируй и в хвост и в гриву и позаботься, чтобы Дживс от тебя не отставал. Я просто обязан победить.
— Можешь на нас положиться.
— Спасибо, Берти, я всегда знал, что ты настоящий друг. А сейчас пойдем пообедаем.
Глава 4
Обогатив клеточный материал отличным обедом, который всегда подают в отеле «Баррибо», и условившись, что Медяк заедет за мной ближе к вечеру (мой собственный спортивный автомобиль слег с нервным расстройством), мы двинулись в разные стороны: он — на поиски Магнолии Гленденнон, а я — обратно в фамильную цитадель.
Понятно, что я шел по лондонским улицам в глубоком раздумье. На днях я читал приключенческий роман, где про героиню было сказано, что от удара в глаз у нее мысли разбежались в разные стороны, и я подумал, что мы с ней два сапога пара.
На душе у меня было муторно. Тяжело узнать, что твой старинный приятель, и притом закадычный, стал женихом Флоренс Крэй. Я вспомнил, что ощущал я сам, оказавшись в этой неприятной роли. Я тогда
