уюта! Взгляните на светлую сторону, старый стручок. Ни малейших причин огорчаться. Выше нос, старый товарищ!
— Не называйте меня старым товарищем!
— Э, а? О! Ладненько!
Люсиль вывела мужа из опасной зоны, и они вошли в лифт.
— Бедный папочка! — сказала она. — Такая жалость! Они ведь остановились тут, конечно же, назло ему. У этого Макколла участок граничит с тем, который папочка купил в Уэстчестере, и он судится с папочкой из-за какой-то части земли, якобы принадлежащей ему. У него бы могло достать такта поселиться в каком-нибудь другом отеле. Но я уверена, что сам он, бедненький, тут ни при чем. Он полностью подчиняется своей жене.
— Как мы все, — сказал Арчи, женатый мужчина.
Люсиль одарила его нежным взглядом.
— Беда в том, золото мое, что не у всех мужей жены такие удачные, как я, ты согласен?
— Когда я думаю о тебе, — сказал Арчи пылко, — я начинаю захлебываться, ну, просто захлебываться!
— Ах да! Я же рассказывала тебе про Макколлов. Мистер Макколл принадлежит к плюгавеньким кротким мужчинам, а его жена — к крупным тиранствующим женщинам. Это она затеяла ссору с отцом. Папа и мистер Макколл очень хорошо ладили, пока она не заставила мужа вчинить папе иск. И я уверена, она принудила его снять номер здесь, только чтобы досадить папе. Однако они, уж конечно, выбрали самый дорогой люкс, а это все-таки кое-что.
Арчи отошел к телефону. Он испытывал ощущение блаженного мира и покоя. Из всех составляющих нью-йоркской жизни больше всего ему нравились уютные обеды тет-а-тет с Люсиль у них в номере — радость, выпадавшая на его долю не так уж часто, потому что Люсиль пользовалась в их кругах большой популярностью, имела множество подруг и от приглашений не было отбоя.
— Касательно вопроса о жратве и пойле, — сказал он. — Я вызвоню официанта.
— Ах Господи!
— Что случилось?
— Я только сейчас вспомнила, что дала слово навестить сегодня Джейн Мерченсон и начисто забыла. Мне надо бежать.
— Но, свет души моей, мы же как раз собирались перекусить. Навести ее после обеда.
— Не могу. Она сегодня идет в театр.
— Так разок натяни ей нос в милом старом духе и заскочи туда завтра.
— Завтра с утра она уплывает в Англию. Нет, я должна побывать у нее сегодня. Такая жалость! Она, конечно, уговорит меня остаться пообедать. Знаешь что — закажи что-нибудь и для меня, а если я не вернусь через полчаса, начинай сам.
— Джейн Мерченсон, — сказал Арчи, — чертов гвоздь в ботинке.
— Да, но я с ней знакома с восьми лет.
— Если бы ее родители были приличными людьми, — сказал Арчи, — они бы утопили ее задолго до того.
Он снял трубку и уныло попросил соединить его с бюро обслуживания, а затем предался зловещим мыслям о настырной Джейн, которую смутно помнил как особу женского пола с избытком зубов. Он было подумал, не спуститься ли в гриль-бар в чаянии наткнуться на какого-нибудь доброго знакомого, но официант был уже вызван, и Арчи решил остаться на месте.
Официант явился, принял заказ и удалился. Арчи как раз завершил свой туалет после принятия душа, когда музыкальный перезвон снаружи возвестил о прибытии трапезы. Он открыл дверь. За ней оказался официант со столиком, тесно уставленным блюдами под крышками, распространявшими такое аппетитное благоухание, что отчаявшаяся душа Арчи заметно взбодрилась.
Вдруг он заметил, что наслаждается ароматами отнюдь не в грустном одиночестве. Рядом с официантом, тоскливо взирая на интригующие крышки, стоял долговязый исхудалый отрок лет шестнадцати. Один из тех подростков, которые словно бы состоят только из ног и костяшек пальцев. В дополнение имелись светло-рыжие волосы и пшеничные ресницы, а глаза, когда он оторвал их от созерцания крышек и поднял на Арчи, светились неутолимым голодом. Точь-в-точь борзой щенок, полуподросший, полузаморенный постоянным недоеданием.
— Пахнет что надо! — сказал долговязый отрок и сделал глубокий вдох. — Да, сэр, — продолжал он, как человек, пришедший к окончательному выводу, — пахнет что надо!
Арчи не успел ответить, потому что зазвонил телефон, и Люсиль подтвердила исполнение своего пророчества: чума Джейн настояла, чтобы они пообедали вместе.
— Джейн, — сказал Арчи в трубку, — жбан яда. Официант как раз сервирует обильный банкет, и я буду вынужден съесть его за двоих.
Он повесил трубку, обернулся и встретил взор белесых глаз долговязого отрока, который прислонялся к косяку.
— Вы кого-то ждали к обеду? — спросил отрок.
— Ну да, старый друг, ждал.
— Хотелось бы…
— Что?
— Да ничего.
Официант удалился. Долговязый отрок уперся в косяк еще крепче и вернулся к своей исходной теме:
— Да уж, пахнет что надо! — Несколько секунд он упивался ароматами. — Да, сэр, хоть под присягой покажу, ну, просто что надо!
Арчи не отличался быстротой мысли, но к этому моменту у него уже складывалось четкое впечатление, что этот малыш, если его пригласить, презрит этикет и снизойдет разделить с ним трапезу. Затем Арчи пришел к категорическому выводу, что, не получив приглашения в ближайшем же будущем, отрок обойдется и без приглашения.
— Да, — согласился он, — пахнет вполне прилично.
— Пахнет что надо! — сказал отрок. — И еще как! Хоть разбудите меня посреди ночи и спросите, ничего другого не услышите!
— Poulet en casserole[8], - сказал Арчи.
— Ух ты! — сказал отрок благоговейно.
Наступила пауза. Ситуация складывалась не из легких. Арчи хотелось приступить к еде, но, казалось ему, либо он должен будет утолять голод под пронзительным взглядом своего нового друга, либо изгнать его силой. Отрок, видимо, не собирался сдать свою позицию у косяка.
— Вы, полагаю, уже обедали, а? — сказал Арчи.
— Я никогда не обедаю!
— Что-о?
— То есть по-настоящему. Ничего, кроме овощей, орехов и другой дряни.
— Соблюдаете диету?
— Мамаша соблюдает.
— Я что-то не вполне улавливаю, старый стручок, — сказал Арчи.
Отрок закрыл глаза и потянул носом, потому что вновь его обволокла волна благоухания, источаемого poulet en casserole. Казалось, он старался перехватить его побольше, прежде чем оно рассеется за дверью.
— Мамаша реформирует питание, — пояснил он. — Читает об этом лекции. Заставляет папашу и меня жить на овощах, орехах и другой дряни.
Арчи был потрясен, словно выслушал повесть, доносящуюся из адской бездны.
— Мой милый старый малышок, вы же должны испытывать невыносимые муки, чудовищные спазмы! — Он долее не колебался. Этого требовала простая гуманность. — Не согласитесь ли перекусить со мной сейчас?
— Соглашусь? — Отрок улыбнулся изнуренной улыбкой. — Соглашусь? Остановите меня посреди
