отнесся с огромным энтузиазмом. Смущала его лишь материальная сторона дела. Тогда Скоблин предложил открыть на паях бензоколонку, или, как ее тогда называли во Франции, бензиновую лавку. Потом можно будет попросить всех таксистов из галлиполийцев, чтобы они заправлялись только там. Они не откажут двум боевым генералам, последним командирам доблестных Корниловских и Дроздовских полков.
Скоблин обратился с просьбой о помощи для переезда Туркула в Париж к руководству Русского общевоинского союза. Николай Владимирович был уверен, что Миллер не сможет ему отказать. Евгений Карлович был двумя руками «за». Ему очень хотелось иметь рядом с собой такого активного человека, как дроздовский генерал. Хотя его смущали постоянные заявления Антона Васильевича, что «молодых генералов не оценили сверху, там сплошная гниль и нужно всех повыгонять». Однако денег председатель РОВС дать не мог. Но и надобности в них не было. Скоблин заранее подготовил 1200 франков на переезд Туркула. Разумеется, ближайший год Антон Васильевич, знавший, кто именно его благодетель, неустанно пел осанну верному сподвижнику Врангеля. Большего от него пока и не требовалось.
К этому же времени относится и первая попытка объявить генерала Скоблина агентом Кремля. Все началось с того, что парижский резидент, искавший выходы на Русский общевоинский союз, завербовал известного своим пьянством и постоянными дебошами полковника-корниловца Федосеенко. Таксист, едва сводивший концы с концами, сначала согласился работать на Москву, а потом, испугавшись, доложил обо всем Миллеру. В разбирательство втянули Скоблина, как главного корниловца. И уже через пару недель Федосеенко начал рассказывать каждому встречному, что генерал-майор тоже работает на Лубянку.
Такие слухи не были чем-то необычным в эмигрантской среде. Мало кому удалось избежать таких подозрений, если даже генерала Шатилова в этом обвиняли. Но на беду Русского общевоинского союза, это скандал мало того, что стал поводом для шумной кампании в прессе, так еще и вытащил из небытия легендарного «выводителя на чистую воду всех и вся» журналиста Бурцева.
Владимир Львович был уникальным человеком. Сегодня о нем почти не вспоминают, но для интеллигенции начала ХХ века он был знаковой фигурой. В русском зарубежье его с пафосом называли «странствующим рыцарем печального образа» и «Геркулесом, взявшимся очистить авгиевы конюшни».
Бурцев никогда не являлся членом какой-либо партии, чем очень гордился. Именно его можно считать первым независимым политический борцом в России. Подростком был склонен к религиозной экзальтации, мечтал о монашестве, но очень быстро разуверился в Боге. В 1897 году он начал издавать журнал «Народоволец», в котором пропагандировал народовольческие методы политической борьбы, делая акцент на революционном терроре. Делал он это в Англии. Так спокойнее призывать к бунту. Бурцев обвинял эсеров в том, что они сосредотачивают силы на казнях сановников вместо того, чтобы готовить убийство царя. При этом сам Владимир Львович испытывал особую ненависть к Николаю II. Он считал его источником всех зол и везде, где мог, проповедовал цареубийство. Однако после выхода статьи «Долой царя!» под давлением русского правительства Бурцев был арестован и обвинен английским судом присяжных в подстрекательстве к убийству. Полтора года он пробыл в лондонской каторжной тюрьме.
Впрочем, к историческим и политическим поискам Бурцев достаточно быстро охладел и приобрел огромную известность проведенным с чрезвычайной энергией разоблачением провокаторов царской охранки, действовавших в России и за границей, в частности Азефа и Малиновского. В ЦК партии социалистов-революционеров он отправил, в частности, такое письмо: «Уже более года, как в разговорах с некоторыми деятелями партии с.р. я указывал, как на главную причину арестов, происходивших во все время существования партии, на присутствие в центральном комитете инженера Азефа, которого я обвиняю в самом злостном провокаторстве, небывалом в летописях русского освободительного движения. Последние петербургские казни не позволяют мне более ограничиваться бесплодными попытками убедить вас в ужасающей роли Азефа и я переношу этот вопрос в литературу и обращаюсь к суду общественного мнения. Я давно уж просил ЦК вызвать меня к третейскому суду по делу Азефа, но события происходят в настоящее время в России ужасающие, кровавые, и я не могу ограничиться ожиданием разбора дела в третейском суде, который может затянуться надолго, и гласно за своей подписью беру на себя страшную ответственность обвинения в провокаторстве одного из самых видных деятелей партии с.р. Разумеется, это заявление не должно быть известно Азефу и тем, кто ему может о нем передать».
После Февральской революции Бурцев первых начал кампанию против большевиков и всех, кого он подозревал в пораженчестве. Германскими шпионами ему казались тогда почти все. В июле 1917 года в газете «Русская воля» он опубликовал список тех, кого считал «агентами Вильгельма II». Список из 12 имен, который торжественно открывали Ленин и Троцкий, венчался Горьким. Иванов-Разумник тогда назвал этот поступок Бурцева выходкой, вызывающей омерзение, а Горький в сердцах воскликнул: «Жалкий вы человек!»
Издаваемая Бурцевым «Наша общая газета» была единственной из небольшевистских вечерних изданий, которая вышла в Петрограде в день большевистского переворота. За передовицу «Граждане! Спасайте Россию!» он был арестован по личному распоряжению Троцкого, став первым политическим заключенным советской власти. В Петропавловской крепости он провел пять месяцев, пока за него не вступился Горький. В газете «Новая жизнь» он писал: «Держать в тюрьме старика-революционера только за то, что он увлекается своей ролью ассенизатора политических партий, — это позор для демократии».
Эмигрировав в Париж, Бурцев продолжил свою борьбу с ненавистными ему большевиками. В 1927 году он выпустил нашумевшую книгу «Юбилей предателей и убийц». Одно только ее начало говорит о многом: «По поводу октябрьского юбилея я хочу напомнить о том, что всегда лежало в основе деятельности большевиков, с чего начались их успехи и без чего они никогда не совершили бы своего октябрьского переворота.
Я говорю о том, что в основе всей деятельности большевиков всегда лежало совершенно откровенное и сознательное предательство России.
Свое предательство России большевики начали еще за границей — до войны. Предавать Россию они продолжали и во время войны — сначала за границей, а потом в Петрограде — после революции — все время, до своего октябрьского переворота. Предателями России они были — и, быть может, больше, чем когда-нибудь раньше — и потом, когда захватили власть в свои руки. Да, они никогда не были нeпредателями.
Россия живет в условиях политического рабства, небывалого даже в аракчеевских военных поселениях. B грязь втоптаны все самые элементарные понятия свободы и права. Не существует ничего, даже отдаленно напоминающего и ту степень свободы печати, какая была при царской цензуре. Россия накануне дальнейшего разложения и разорения. Она потеряла свое былое международное значение.
Перед торжествующими юбилярами не могут не всплывать и воспоминания о последнем кровавом 10 -летии с его небывалыми в России массовыми смертными казнями, убийствами, повсеместным народным голодом. Все это у всех на глазах. Никто об этом забыть не может.
Таким образом, ожидаемый юбилей не может не быть, прежде всего, юбилеем слез, страданий, позора, — и как бы торжествующая большевицкая партийность ни мешала истрадавшему населению демонстративно выявить свои истинные чувства, большевики не создадут в стране никакого праздничного настроения.
Да, они и сами не смогут не сознавать, что им собственно нечего праздновать в этот роковой день русской истории, и они не смогут отделаться от сознания того, что впереди у них нет и не может быть никакой надежды, чтобы, пока они существуют, страна смогла залечить нанесенные ей в продолжении последнего 10-летия раны.
Впереди у большевиков по-прежнему остается одна только надежда: ценою дальнейшего разложения страны насколько возможно дольше продолжить существование своей партии».
Доставалось от Бурцева и антисемитам. Он принял самое деятельное участие в Бернском процессе 30-х годов, утверждая, что знаменитые «Протоколы Сионских мудрецов» — откровенная фальшивка. Свои мысли по этому поводу он изложил в книге «Доказанный подлог»: «В них все построено на слепой, безграничной злобе против евреев. Это — яростный антисемитский памфлет. Но это, оказывается, вовсе не оригинальное произведение. Это — явный плагиат. В „Протоколах“ имеются какие-то выжимки из обширной, десятилетиями — столетиями создававшейся, антисемитской литературы на разных языках. В
