3. Этот искусственный, раздутый авторитет безусловно обеспечивал ему решающее влияние в проектируемом и весьма вероятно инспирированном „Внутренней линией“ центре объединенных организаций.
4. Наконец, устранялся с пути неудобный для „Внутренней линии“ генерал Миллер, знавший много о ее деятельности.
Национально-трудовой союз нового поколения принужден был бы выбирать между вступлением под контроль „Руководящего Центра“ или травлей со стороны линейца Скоблина и руководимых им через агентуру „Внут. линии“ эмигрантских организаций, входящих в этот центр, за срыв „святого“ дела объединения.
Таким образом, через „Внутреннюю линию“, большевистский агент направлял бы деятельность объединенной русской эмиграции, а НТСНП, как не поддавшийся на провокацию, стал бы изолированным в эмигрантской среде, травимый и гонимый своими же.
Такое положение могло быть желательно только большевикам. Весь этот план сорван запиской генерала Миллера».
Русский общевоинский союз ответил достаточно оперативно. Начало в информационной войне положил «Вестник галлиполийцев», в статье о похищении генерала Миллера написавший: «Роль Скоблина в этом деле не ясна». Дальше в ход пошла «тяжелая артиллерия» в лице Ивана Лукьяновича Солоневича. Обстоятельно побеседовав с генералом Абрамовым, он вынес твердое убеждение, что Скоблин предателем быть не может, потому что этого не может быть никогда. В своей газете «Голос России» он опубликовал огромную статью в поддержку главного корниловца: «В наше время возможны всякие варианты азефовщины. Однако генерал Скоблин, главным образом благодаря его жене Н.В. Плевицкой, был вполне обеспеченным человеком и имел возможность разъезжать по Европе на собственном автомобиле. Плевицкая не так давно получила весьма основательную премию по поводу ее автомобильной катастрофы. Я не склонен предполагать генерала Скоблина таким идиотом, который имея на глазах целый ряд примеров, начиная от Слащева и кончая Тухачевским, стал бы продавать свою душу за чертовы черепки. За ним — немалый боевой стаж, а Надежда Васильевна — глубоко и искренне верующая женщина, и предположение, что она могла участвовать в предательстве, мне кажется чрезвычайно маловероятным».
Правда, достаточно быстро Иван Лукьянович изменил свою точку зрения и впоследствии писал:
«Я не хочу повторять всей истории наших софийских мытарств. Да, были самые лучшие отношения с РОВСом. Да, я слал ему на добровольную цензуру свои сомнительные статьи. Да, написал под его диктовку и скоблинскую статью. Нужен был, во-первых, скоблинский удар по черепу, и, во-вторых, нужно было на своем собственном опыте прощупать ту страшную настойчивость, с которой из года в год пряталось от глаз эмиграции то самое место, в котором сходятся нити Монкевицей, Линницких, Коморовских, Скоблиных и Н. Абрамовых. Эта настойчивость была прощупана. Всякие иллюзии были сметены.
Думать о том, что Скоблин действовал в одиночку, могут только люди безнадежно наивные. Вся сеть осталась нераскрытой. Всякая посылка в Россию неизбежно запутается в этой сети. Да и зачем слать? Террор? Три-пять актов за двадцать лет — и это на полтора миллиона коммунистов? Пропаганда? А что пропагандировать? РОВСовскую аполитичность? Заниматься шпионажем? Пусть занимаются те, кого для этого дела нанимают иностранные контрразведки.
Знаю, умные люди скажут: разваливаю и ту, пусть слабую, работу, какая была. Отвечаю: вся эта работа была ерундой. Новую можно строить только в том случае, ежели скоблинская база будет окончательно расчищена. Мы не можем тратить на одного рядового коммуниста по десяти наиболее жертвенных людей эмиграции — никаких кадров не хватит.
Словом, после скоблинской истории, а также и ее продолжения стало совершенно ясно: никаких дел „на Россию“ с этой публикой вести нельзя. Нельзя вести даже и помимо этой публики, ибо она пронюхает и… выдаст. Нельзя вести еще и потому, что попробуйте вы доказать, что Иван Лукьянович — не просто второе издание Скоблина».
Следующий номер «Вестника галлиполийцев» содержал уже две статьи на заданную тему. Тон задал капитан Ларионов: «Я не хочу разбирать всю нагроможденную чепуху, все хрупкое, подтасованное здание фантастических преувеличений больного воображения и просто клеветы». Еще дальше пошел капитан Полянский: «РОВС пережил еще один удар, и этот удар только закалил в борьбе, научил и сплотил то основное ядро, которое составляет его силу».
Но это была только прелюдия. Все ждали, что же скажет Шатилов. И он не мог долго стоять в стороне, наблюдая, как втаптывают в грязь его имя. 16 октября в парижской газете «Последние новости» вышло интервью с генералом, где он постарался расставить все точки над «i» в истории «Внутренней линии».
«Организация возникла в 1926—27 годах по личной инициативе генерала Кутепова, который подобрал несколько надежных офицеров и поручил им наблюдать за тем, чтобы в нашу среду не проникали большевистские агенты. На этих офицерах лежала задача укреплять авторитет начальников, сохранять связь с Софией и одновременно обслуживать Кутепова, привлеченного Великим князем Николаем Николаевичем для специальной деятельности.
Цели „Внутренней линии“ имели исключительно местное — зарубежное значение и такими оставались все время. Свою работу генерал Кутепов вел по другим каналам.
Месяца два спустя после моего ухода я узнал от генерала Миллера, что он приказал деятельность „Внутренней линии“ прекратить. А спустя, примерно, год я узнал от некоторых начальников 1-го армейского корпуса, с которыми встречался, что организация возобновила работу и что во главе ее поставлен генерал Скоблин.
Миллер, как и я, никогда во главе „линии“ не стоял и ею не управлял. Он имел к ней отношение только как начальник РОВС. „Внутренняя линия“, по моему убеждению, давно умерла. Но я не хочу отмежеваться от тех, кто бескорыстно и с полным сознанием долга принимал участие в этой работе.
Я членом организации не состоял, но по внутренней переписке организации, руководство которой в значительной части было возложено на меня (я принимал доклады, давал задания и указания), мое имя также обозначалось псевдонимом. Поскольку существовал какой-то, я его не соблюдал и обещания не приносил. Однако и устава никакого не было».
Не успела русская эмиграция вдуматься в содержание этого интервью, как заговорил «великий немой» капитан Закржевский: «Мы оберегали РОВС и помогали его возглавлению. И обратите внимание: за указанный период, с осени 1930 по осень 1935, у нас не было ни крупных потрясений, ни похищений. Значит, мы свою роль выполняли честно и в достаточной мере бдительно. Генерал Миллер не только знал о работе „Внутренней линии“, но знал всех ее чинов, доверял ей и неоднократно пользовался ее услугами».
Разумеется, оба послания не остались без внимания членов НТСНП. Они разобрали интервью Шатилова буквально по предложениям, указав минимум пятнадцать пунктов, в которых ближайший помощник Врангеля обманывал русскую эмиграцию. Еще больше досталось Закржевскому, который, дав интервью, снова принял «обет молчания». А отвечать все же надо было, слишком серьезные были пункты обвинения. Вот лишь некоторые из них. Похищение генерала Кутепова не было предотвращено. Генерал Миллер был похищен видным деятелем «Внутренней линии» Скоблиным. Именно «линейцы» и провоцировали конфликты между РОВС и НТСНП.
И все же Шатилов больше не проронил ни слова. Дескать, я все сказал, а там — думайте, что хотите. Вместо него выступил капитан Ларионов. «Целью выступления НТСНП было не разоблачение, а сведение личных счетов. Не очистка рядов от провокаторов, а внесение розни в ряды национальных организаций. Не служение идее Национальной Революции, а самореклама. Не борьба с большевиками, а борьба с РОВС. Полагая, что союз тяжело болен, решили „придушить дядюшку“, чтобы воспользоваться на правах родственника кое-каким добришком. Но Русский общевоинский союз еще не развалился и найдет внутренние силы, чтобы перенести очередной большевистский удар». В довершение он обвинил Прянишникова во лжи и пригрозил подать в суд. «Борец за правду» немедленно успокоился и продолжил свои разоблачения лишь спустя 20 лет.
Однако НТСНП не собирался останавливаться в своем расследовании действий «Внутренней линии»: «Наши разоблачения, как это легко было предвидеть, всколыхнули эмиграцию и вызвали в ней самые
