ибо у клятвопреступников, особенно венценосных, не могло быть детей… Так поговаривали в народе. Другие, не веря этому, утверждали, что всему виной происки некоего герцога, имя которого опасались произносить вслух. Впрочем, обвинения против Людовика Орлеанского обретали порой странную форму. Его подозревали в „устранении“ принцев не для того, чтобы взойти на трон, а для того, чтобы когда-нибудь самому жениться на королеве Анне, которую он по-прежнему любил. Напомнили о статье заключенного в Ланже контракта, гласившей, что, если Карл VIII умрет первым, не оставив наследника, Анна должна будет выйти замуж за его преемника…
— Для начала травят детей, а потом когда-нибудь отравят и отца… После чего останется лишь лечь к красавице в постель, — говорил кое-кто, смеясь.
Однако такие предположения были слишком ужасны, и благонамеренные люди предпочитали не высказываться [39] .
Шли месяцы, и в одно октябрьское утро 1497 года Людовик Орлеанский, желая примириться с королевой, прислал ей драгоценный подарок. Тронутая этим, Анна, ждавшая в сущности лишь повода, чтобы вновь полюбить своего бывшего жениха, подарила ему двух великолепных гончих.
После этого герцога Орлеанского постоянно видели рядом с двадцатилетней королевой. „Я ваш защитник, — говорил он порой, улыбаясь. — Ваш рыцарь…“ И глаза его становились невероятно ласковыми. Вскоре любовь и желание, которые вызывала в нем Анна, стали столь явны, что о них заговорил весь двор.
Поэтому нельзя не задаться вопросом о том, по одним ли политическим причинам король удалил тогда Людовика Орлеанского сначала из своего совета, а потом из Амбуаза?
Как бы то ни было, но разъяренный герцог отправился под Блуа в Ле-Монтиль и вновь завязал отношения с венецианцами, которые по своему обыкновению затевали темные махинации…
В одно прекрасное утро распространился слух, что Карл VIII собирается арестовать герцога Орлеанского.
Правдивы ли были эти слухи? Мы этого никогда не узнаем, ибо два дня спустя, 7 апреля 1498 года, король внезапно умер, ударившись головой о косяк низкой двери в одном из коридоров Амбуазского замка.
Тотчас же пошли разговоры об убийстве. Те, кто находился постоянно при дворе, сообщали, что за полчаса до трагедии король получил от некоего итальянца апельсин и съел его.
Не был ли этот апельсин отравлен?
Об этом тут же зашептались. Особенно когда увидели, что Людовик Орлеанский, который после смерти короля должен был вступить на престол, устремился, сияя от радости, к королеве, чтобы сказать ей слова утешения и выразить несколько преждевременно свои чувства…
Анна Бретонская, сообщает летописец, была „явно огорчена“ смертью короля. В течение двух дней она, запершись у себя в спальне, каталась по полу, испуская вопли и заламывая руки. Тем, кто стучался в дверь, она заявляла, что „решила последовать за своим мужем“. И отказывалась от еды. Скорбь ее была такова, что более уравновешенные люди могли предположить, что тут не обошлось без преувеличения» [40].
Поскольку единственным ближайшим претендентом на престол был Луи Орлеанский, именно он и вступил на престол. Несколько иначе, в гораздо более благожелательном для Людовика XII духе, рассказывает о событиях 7 апреля Филипп де Коммин в своих «Мемуарах»:
«Находясь на вершине мирской славы и исполненный благих намерений в отношении Бога, король однажды, 7 апреля 1498 года, в канун Вербного воскресенья, вышел с женой, королевой Анной Бретонской, из ее комнаты и направился ко рву замка посмотреть на игру в мяч; и повел он ее туда впервые. Они взошли на разломанную из-за проводившихся работ галерею… При входе на галерею король ударился лбом о косяк, хотя был невысокого роста, затем он посмотрел на игру и со всеми поговорил. Я при этом не присутствовал, так как за восемь дней до того уехал домой. Но мне рассказывали об этом епископ Анжерский и королевские камердинеры. Последнее, что он произнес, будучи здоровым, были слова о том, что он надеется, если сможет, полностью избежать смертных грехов и тех, которые могут ему быть отпущены. После этого он упал навзничь и потерял речь. Случилось это около двух часов пополудни, и оставался он там до 11 часов ночи. Трижды к нему возвращалась речь, но ненадолго, как рассказывал мне его исповедник, который в ту неделю дважды его исповедовал… На галерею входили все кто хотел, а он девять часов пролежал на жалком соломенном тюфяке, пока не отдал Богу душу. Исповедник, находившийся при нем неотлучно, сказал мне, что все три раза, когда к нему возвращалась речь, он говорил: „Да помогут мне Господь мой, пресвятая дева Мария, монсеньор святой Клод и монсеньор святой Блез!“ Так и покинул сей мир этот великий и могущественный государь: и в сколь же убогом месте это произошло, когда у него было столько прекрасных дворцов и строился еще один; но пришла беда — и для него не нашлось даже убогой комнаты.
На этих двух примерах [41], что приведены здесь, можно прекрасно понять, сколь велико могущество Бога и сколь ничтожна наша жалкая жизнь, в которой мы принимаем на себя такие тяготы ради мирских вещей, а смерти сопротивляться не можем — что короли, что пахари… (гл. XXV, гл. XXVII).
С королем случился удар, или апоплексия; врачи надеялись, что болезнь уйдет в руку, так что он перестанет ею владеть, но отнюдь не умрет; однако произошло иначе. У него было четыре добрых врача, но он доверился самому неопытному из них и дал ему такую власть, что другие и говорить не осмеливались, хотя накануне, за четыре дня до смерти, видели признаки болезни и хотели дать ему слабительное.
Все бросились к герцогу Орлеанскому, к которому, как к ближайшему родственнику, переходила корона.
Камердинеры короля Карла богато убрали его тело, и сразу же началась служба, не прекращавшаяся ни днем, ни ночью… Он оставался в Амбуазе восемь дней, сначала в красиво обтянутой и украшенной комнате, а затем в церкви, и все было устроено так богато, как никогда еще не делалось для королей…
Переночевав в Амбуазе, я отправился к новому королю, к которому был в свое время близок как никто и из-за которого произошли все мои беды и несчастья; однако в тот момент он с трудом вспоминал об этом. Он очень мудро вступил во владение королевством, ибо и тот год, до конца которого оставалось еще шесть месяцев, он не отменял пенсий, от должностей отстранил лишь немногих, заявив, что желает за всеми сохранить в неприкосновенности положение и состояние (это ему пошло на пользу), и решил как можно быстрей отправиться на коронацию… И произошла коронация Людовика XII, ныне царствующего, в Реймсе, 27 мая 1498 года.
С ним в четвертый раз к власти пришел представитель боковой ветви. Первые два раза это произошло при Карле Мартелле или его сыне Пипине и при Гуго Капете — все они были майордомами, или королевскими управляющими, и захватили королевство, узурпировав власть у королей. В третий раз это было при Филиппе Валуа, а в четвертый — при нынешнем короле.
Все это так, если начинать первое поколение королей Франции с Меровея… ставшего королем в 448 году. С этого времени, когда началось первое поколение королей Франции, до коронации Людовика XII, ныне царствующего, прошло 1050 лет. А если начинать с Фарамона, то на 28 лет больше, что составит 1078 лет… от Меровея до Пипина прошло 303 года, и все это время продолжался род Меровингов. От Пипина до Гуго Капета — 237 лет, и это время рода Пипина и Карла Великого, его сына. Род же Гуго Капета непрерывно продолжался 339 лет и оборвался с приходом короля Филиппа Валуа. А династия Филиппа Валуа длилась без перерывов до кончины короля Карла VIII в 1498 году; он был последним в этой династии, которая правила 169 лет и представлена семью королями: Филиппом Валуа [42] , Иоанном, Карлом V, Карлом VI, Карлом VII, Людовиком XI и Карлом VIII. И конец» [43].
Разумеется, наш автор не мог писать иначе. Для него, видного сановника двора, кончина Карла VIII была исполнена трагической величественности и скорби. Кроме того, будучи по долгу службы и обстоятельств жизни в близких отношениях с будущим королем Людовиком XII, он и в мыслях не мог допустить возможности бросить на него тень хоть малейшего подозрения. Так или иначе, но смерть Карла VIII, унесшая в могилу совсем еще молодого человека, не могла не вызвать многих слухов и кривотолков, ни один из которых, конечно же, не подтвердился, но и не был опровергнут.
