дворе, Антонио Суриано, написал на родину: «Этот ребенок и в самом деле отличается удивительной живостью и восприимчивостью к окружающему. Образование ее заложено монахинями delle Murate, во Флоренции, женщинами великой славы и авторитета, наконец, женщинами святой жизни».
Екатерина никогда не забывала того, чем была обязана монахиням, окружившим ее такой заботой, любовью и лаской, и много раз так или иначе стремилась выказать им знаки своей глубокой благодарности и почтения. Она не забыла и Сальвестро Альдобрандини, выказавшего ей в момент исполнения опасной для нее и тягостной для него миссии такое почтение. Екатерина однажды спасет его от смерти, а сыну поможет вступить на папский трон, получив тиару под именем Клемента VIII.
«Нынешний же папа Клемент VII мечтает немедленно выдать замуж свою внучатую племянницу [155] (или двоюродную внучку), милой fanciulla (девочке) предлагаются на выбор несколько женихов. Среди претендентов следует отметить герцога Урбино, герцога Миланского, герцога Падуанского, короля Шотландии.
Папа, ставивший своей целью превыше всего сближение с Францией, дабы обрести, наконец, гарантии против чрезмерно возросшего могущества испанского короля Карла V, отклонил все эти проекты и с восторгом принял предложение Франциска I, просившего руки Екатерины для своего второго сына Генриха, герцога Орлеанского, необычайно гордый возможностью видеть одну из рода Медичи среди представителей королевского дома Франции, Клемент VII, несмотря на все попытки германского императора и испанского короля помешать этому союзу, хотел, не откладывая, сыграть свадьбу. Герцогу Орлеанскому исполнилось всего лишь 15 лет, Екатерине — 14. Но верховный понтифик не хотел ждать и сам решил обручить молодых в Марселе. Одна только мысль, что потомок флорентийских банкиров приблизится к трону Карла Великого и Людовика Святого, переполняла радостью душу Клемента VII» [156] .
Прежде чем оставить Италию, Екатерина простилась с Флоренцией, дав великолепный пир, на котором присутствовали все сиятельные дамы флорентийской республики. Она выехала 1 сентября 1533 года. Без сожаления удаляясь все далее и далее от родного города, который ей никогда не суждено было увидеть вновь, она бросала последний исполненный печали взгляд на прекрасный дворец Медичи, в котором родилась и в котором на ее долю выпало столько героических, славных и трагических испытаний.
Первые впечатления жизни самые стойкие и неизгладимые. Маленькая флорентийка не должна была забыть Италии. И она сохранила в душе горькое чувство негодования против мятежной черни. С самого раннего детства убедилась она в том, сколь горько, тягостно и трудно искусство правителя. В монастыре delle Murate, как и при дворе Клемента VII, размышляла она о превратностях человеческой жизни и горьком привкусе власти. Именно ее отцу посвятил свою книгу «Князь» Макиавелли. Судьбою ей было уготовано увидеть и принять участие в борьбе еще более кровавой, чем война между родами Медичи и Пацци. «Теперь перед нею была совсем другая сцена, хотя и политика Валуа вполне напоминала политику небольших итальянских государств. И в ней действовали те же интриги, те же страсти и те же преступления. Перед дукессиной открывался необъятный горизонт. С горечью видя, как уезжает эта молодая девушка, делившая с ними все горести и невзгоды, флорентийцы не сомневались, что и на земле Франции наследницу Козимо Древнего подстерегают те же самые несчастья и треволнения жизни. Они желали ей от всего сердца счастливой судьбы, не без тревоги спрашивая у самих себя, какую роль ей предстоит сыграть при дворе, к которому были прикованы глаза всей Европы. Кто из них смог бы тогда предвидеть и предсказать, что она увидит трех своих сыновей всходящими один за другим на трон Французского королевства, на исторической сцене которого с необыкновенной силой раскроется, разовьется и проявит себя ее роковой тосканский гений.
Екатерина Медичи с самого детства была готова к кризисам власти, грохоту войны и бурям собственной венценосной карьеры. Пролог оказался достоин драмы» [157] .
Глава 2 Герцогиня Д’этамп и конец правления Франциска I
Непосредственно после смерти Франческо Сфорца, герцога миланского, случившейся зимой 1535– 1536 годов, Франциск I начал новые переговоры с Карлом V о том, чтобы вступить с согласия последнего во владение землями, принадлежащими родам Висконти и Сфорца. Однако встречные требования императора оказались непомерны: среди прочего король Испании и император Священной Римской империи ни за что не хотел расставаться с прекрасными укреплениями и крепостями, расположенными на территории герцогства Миланского, и тем самым передавать в руки французов территориальные приобретения 1529 года. Напротив, он был полон решимости всеми силами и средствами отстаивать свои интересы на севере Италии, втайне от других королей и владетелей Европы передав верховную власть над означенными областями своему сыну Филиппу, будущему королю испанскому. Назревал новый конфликт, и на этот раз активной и наступающей стороной был император, благо король Франциск сам подал ему к тому благоприятный повод.
В конце октября 1535 года французский король, узнав о кончине герцога Сфорца, вознамерился захватить пикантный трон. Во главе его войск встали адмирал Шабо де Брион (протеже герцогини д’Этамп), а также два старших сына короля — дофин Франциск и принц Генрих.
«Прежде чем покинуть Париж, Генрих, как всегда холодно, попрощался с Екатериной Медичи, зато посетил Диану де Пуатье с одной лишь целью — показать, что уходит на войну, нося ее цвета: белый и черный (после смерти своего мужа Диана демонстрировала глубокую скорбь и навсегда обрекла себя на черный и белый цвета).
Войска дошли до Лиона, а затем устремились к Альпам и, несмотря на суровую зиму, овладели за несколько недель Савойей и Пьемонтом.
Робкий и неуверенный адмирал де Брион был несколько ослеплен скорой победой и не посмел тут же двинуться на герцогство Миланское. Эта ошибка взбесила короля.
Немедленно впавший в немилость, несчастный адмирал был заменен Монморанси, каковой являлся протеже Дианы де Пуатье…
Монморанси, зная, что Карл V собирается сам атаковать Францию через Ниццу и реку Вар с армией в 50 000 человек, быстро двинулся в Прованс, уничтожив все, что могло пригодиться для снабжения императорских войск; он сносил с лица земли города и деревни, сжигал мельницы, отравлял колодцы и дал крестьянам приказ бежать к Авиньону, где он построил вместе с королем великолепно защищенный лагерь.
Император продвигался по этой „выжженной земле“, когда Франциск I узнал, что наследник престола, выпивший за несколько дней до этого в Лионе стакан ледяной воды после партии игры в мяч, внезапно скончался в Турине.
Он тут же обвинил Карла V в отравлении своего сына. Лакей, подавший стакан воды, был арестован, отдан под суд, приговорен к четвертованию как цареубийца и казнен. На самом же деле сейчас можно считать доказанным, что наследник скончался от пневмонии.
Разве что прав летописец Бокер, сообщающий нам, прикрываясь латынью, что наследник престола умер из-за последствий слишком утомительной любовной ночи с мадемуазель де Этранж, одной из фрейлин королевы Элеоноры» [158].
Карл V ценой немалых потерь сумел подойти к воротам Марселя, потеряв на дорогах Прованса свыше 20 000 человек убитыми. Голод и дизентерия косили императорские войска. Тактика Монморанси увенчалась успехом…
После похорон своего сына Франциск I вернулся с Генрихом, новым наследником престола, в авиньонский лагерь. Там он нашел сестру Маргариту, прибывшую во главе гасконских и беарнских отрядов [159], ибо теперь она могла делом доказать глубину своих патриотических чувств и верность слов, обращенных ею несколько лет назад к своему брату.
14 сентября 1536 года, потеряв почти половину своей армии, но так и не нанеся решительного
