происходит вокруг. А в древности выживание целого племени зависело от этой способности, ибо вокруг были враги, захватчики, контрабандисты.
А новость скверная — они поняли, что мы направляемся к деревушке, расположенной у подножья вон тех гор, и послали людей убить колдуна, которому являлись девочки и слышались голоса, и человека, осмелившегося нарушить покой женщины-чужестранки.
Он рассмеялся.
— Сейчас поймете.
Всадники приближались. Вскоре я уже начал различать их отчетливо.
— Тут что-то необычное — это женщина, а за нею вдогонку скачет мужчина.
— Это часть нашей жизни.
Женщина, держа в руках длинный хлыст, пронеслась мимо, с улыбкой что-то крикнула Досу — похоже было на «Добро пожаловать!» — и стала галопом носиться вокруг нашего бивака. Мужчина, пытавшийся догнать ее, был весь в поту, но тоже на скаку приветствовал нас улыбкой.
— Нина могла бы быть поучтивее, — заметил Михаил. — Нужды нет.
— Именно потому, что нужды нет, ей и не надо быть учтивой, — возразил Дос. — Достаточно иметь хорошего коня и быть красивой.
— Но она делает это со всеми.
— Я ее спешил, — с гордостью сказал Дос.
— Если вы говорите по-английски, то, наверно, для того, чтобы я понимал?
Женщина скакала все быстрей, и смех ее, казалось, заполнял всю степь радостью.
— Это всего лишь форма обольщения. Называется «куз-куу» или «догони девушку». Каждый из нас в детстве или в юности участвовал в этой забаве.
Преследователь неуклонно приближался, но все мы видели, что его лошадь обессиливает.
— Попозже мы поговорим о Тенгри, древней степной культуре, — продолжал Дос. — А сейчас, раз уж вы стали свидетелем этой сцены, позвольте вам объяснить кое-что важное: в наших краях всем верховодят женщины. У нас принято пропускать их вперед. Женщина, даже если это она решила разойтись с мужем, получает половину приданого. Увидев женщину в белом тюрбане, который означает, что она — мать, мы должны в знак почтения прижать руку к сердцу и склонить голову.
— Ну а что такое — «догони девушку»?
— В деревне у подножья гор несколько всадников объединяются вокруг этой девушки: ее зовут Нина, в наших краях она считается самой завидной невестой. И начинается эта игра «куз-куу», возникшая еще в незапамятные времена, когда жительницы степи были наездницами и воительницами. В ту пору никто не сватался к родителям понравившейся тебе девушки. Она и претенденты на ее руку съезжались на конях в условленное место. Девушка ездила вокруг мужчин, дразня их, смеясь, стегая их плетью до тех пор, пока самый храбрый не решался пуститься за нею в погоню. Если девушке удавалось ускользнуть, юноша должен был попросить, чтобы земля укрыла его навсегда — он считался плохим наездником, а это был позор для воина.
Если же кто-то все же осмеливался, не боясь ударов хлыста, приблизиться и ссадить девушку, это доказывало, что он — настоящий мужчина, который получал право поцеловать свою избранницу и жениться на ней. Само собой разумеется, что и теперь, и тогда девушки сами решают, кому даться в руки, а от кого — ускользнуть.
Судя по всему, Нина всего лишь забавлялась. Вот она оторвалась от преследователя и помчалась назад, в деревню.
— Она просто хотела показаться. Знает, что мы приезжаем, и сейчас оповестит об этом всю деревню.
— У меня два вопроса. Первый может показаться глупостью: неужели и сейчас еще так выбирают себе женихов?
Дос ответил, что в наши дни это выродилось в простую забаву. Вроде того как на Западе люди одеваются определенным образом и ходят в бары или модные клубы, в степи флиртом становится «куз-куу». Нина уже унизила множество парней, а нескольким дала догнать себя и сбить с лошади — то есть все как на лучших дискотеках мира.
— А второй вопрос — еще более идиотский: и вот в этой деревне у подножья гор находится моя жена?
Дос кивнул.
— А если до нее всего два часа пути, почему мы собираемся заночевать здесь? Еще совсем не поздно.
— Да, до деревни — два часа пути. И — две причины не торопиться. Если бы даже Нина не появилась тут, нас все равно кто-нибудь да заприметил бы и поспешил сообщить Эстер о нашем приближении. Ей решать — хочет ли она видеть нас или на несколько дней уехать в соседнюю деревню. В этом случае мы за ней туда не последуем.
Сердце мое сжалось.
— И это — после всего, что я сделал, чтобы приехать сюда?!
— Не повторяйте этих слов, или вы никогда ничего не поймете. С чего вы решили, что ваши усилия должны быть вознаграждены покорностью, благодарностью, признательностью человека, которого любите? Вы пришли сюда, потому что таков был ваш путь, а не за тем, чтобы покупать любовь своей жены.
Да, все это могло показаться вопиющей несправедливостью, но тем не менее он был прав. Я спросил: «И что же во-вторых?»
— А во-вторых, вы еще не выбрали себе имя.
— Это не важно, — ответил Михаил. — Он не понимает нашей культуры и не является ее частью.
— Для меня — важно, — сказал Дос. — Дед велел мне оберегать чужестранку, помогать ей, как она оберегала меня и мне помогала. Я обязан Эстер тем, что обрел душевный мир, и хочу для нее того же. И потому он должен выбрать себе имя. Должен навсегда позабыть историю своих страданий и мучений, сердцем уверовать, что стал новым человеком, что возродился и будет возрождаться отныне и впредь. Если не сумеет принять это и если они вновь будут жить вместе, то все, из-за чего он так страдал, вернется к нему.
— Я еще вчера ночью выбрал себе имя, — ответил я.
— Что ж, тогда дождитесь темноты и назовите мне его.
Солнце уже склонялось к горизонту, и потому мы двинулись туда, где степь превращалась уже почти в пустыню. Я увидел огромные песчаные горы и услышал странный, ни на что не похожий вибрирующий звук. Михаил объяснил, что это — одно из немногих мест на земле, где дюны поют.
— Когда в Париже я рассказывал об этом, мне поверили только потому, что некий американец подтвердил, что и сам сталкивался с подобным явлением на севере Африки. Таких мест на нашей планете всего около тридцати. В наши дни ученые все объяснили: из-за особенностей формации ветер, пронизывая частицы песка, вызывает такой вот звук. Однако в древности считалось, что это место обладает магическими свойствами, и, поверьте, Дос, именно его выбрав для перемены вашего имени, оказывает вам честь.
Мы начали взбираться по склону одной из этих песчаных гор, и с каждым следующим шагом шум становился громче, ветер задувал сильней. Когда оказались на вершине, горы на юге обрисовались четче. Вокруг нас простиралась бескрайняя равнина.
— Обратитесь лицом на запад и снимите с себя одежду, — сказал Дос.
Не задавая вопросов, я повиновался. Мне было холодно, но мои спутники не обращали на это внимания. Михаил преклонил колени, как для молитвы. Дос, обведя взглядом небо и землю, положил мне руки на плечи — точно так же как вчера я положил руки на плечи голландцу.
— Во имя Госпожи посвящаю тебя. Посвящаю тебя земле, которая и есть Госпожа. Во имя коня посвящаю тебя. Посвящаю тебя миру — пусть он поможет тебе пройти твой путь. Во имя бескрайней степи посвящаю тебя. Посвящаю тебя безграничной Мудрости — пусть будет твой горизонт шире того, который ты видел до сих пор. Ты избрал себе имя и сейчас произнесешь его впервые.
— Во имя бескрайней степи избираю себе имя, — ответил я, не спрашивая, поступаю ли я так, как велит ритуал, — шум ветра в дюнах нашептал мне эти слова.
Много веков назад один поэт описал странствия человека по имени Улисс, который возвращался на свой родной остров Итаку, где ждала его возлюбленная. Он испытал множество опасностей, прошел через множество испытаний — от штормов до искушения привольной и удобной жизнью. И вот настает минута, когда он оказывается в пещере, где обитает одноглазое чудовище — циклоп.
Тот спрашивает, как его имя. «Никто», — отвечает Улисс. В схватке ему удается ослепить циклопа. На крики чудовища прибегают другие циклопы и, заметив, что вход в пещеру завален скалой, спрашивают, кто еще там находится. «Никто! Никто!» — отвечает циклоп, и его товарищи, сочтя, что ему ничто не угрожает, уходят. Улисс же может продолжать свой путь к женщине, которая ждет его.
— Итак, твое имя — Улисс?
— Мое имя — Никто.
Меня сотрясает озноб, кажется, будто в тело вонзаются острые иглы.
— Сосредоточься на том, что тебе холодно, и ты перестанешь дрожать. Пусть холод заполнит все твои мысли, не оставив места ни для чего другого, и тогда он станет тебе спутником и другом. Не пытайся совладать с ним. Не думай о солнце, иначе будет хуже: ты вспомнишь, что существует жара, и холод почувствует, что он — не мил тебе и не желанен.
Мои мышцы напрягаются и расслабляются, чтобы создать энергию и с ее помощью сохранить мой организм живым. Но я поступаю так, как велит Дос, ибо я доверяю ему — его спокойствию, его нежности, его власти. Я позволяю иглам вонзиться в меня, мышцам одеревенеть, а зубам — стучать, и повторяю про себя: «Не сопротивляйтесь, холод — наш друг». Тело не слушается меня, но по прошествии четверти часа дрожь перестает сотрясать мое тело, я впадаю в некое оцепенение и хочу опуститься наземь, однако Михаил подхватывает меня, удерживает на ногах — Бог говорит со мной. Кажется, будто слова его звучат из дальней дали, оттуда, где степь встречается с небесами:
— Добро пожаловать, кочевник, пересекший степь. Добро пожаловать туда, где небо мы всегда зовем голубым, даже если оно пепельно-серое, потому что мы знаем его истинный цвет, скрытый за тучами. Добро пожаловать в край Тенгри. Добро пожаловать ко мне, ибо я пришел сюда принять тебя и почтить тебя в твоих поисках.
Михаил сел на землю и дал мне выпить чего-то такого от чего кровь моя сразу согрелась. Дос помог мне одеться. Мы прошли по склону дюн, о чем-то говоривших между собой, и вернулись в наш лагерь. Еще до того, как мои спутники взялись готовить ужин, я провалился в глубокий сон.