— П-пойдемте! — крикнул Зуев, приподнимаясь от удивления и нетерпения. — Фаянс? Да что вы? Х- ха-рашо! Очень х-харашо!
— Давайте руку, — повернулась Зоя, увлекая штабс-капитана в сад. — Впрочем, все это скучно, и папа только опаздывает к обеду. Ходит по столовой большими шагами и бурчит про себя.
— А знаете, — сказал штабс-капитан, — ведь может интереснейшая вещь получиться. Хо-хо!
Они миновали сеть аллей, изгородь и шли узкой, вихляющейся тропинкой среди заброшенных парников, напоминающих крыши неведомых подземных лачуг. Солнце садилось; сияющие весенние сумерки погружали холмистую зелень полей в чуткую, вздыхающую дремоту.
— Воин, — сказала Зоя, прижимаясь к штабс-капитану, так что он вдруг ощутил двигающуюся тяжесть ее цветущего, большого тела, — вы слышите беззвучные голоса полей?
— Я слышу один голос — ваш, — подумав, сказал Зуев, — это голос полей, но не беззвучный, а, напротив, весьма звучный.
— Так? — спросила она, нагибаясь и заглядывая снизу в глаза Зуеву. — Впрочем, с вашей стороны это простая любезность. Вам незачем меня слушать.
— Как знать?.. — таинственно ответил штабс-капитан. — Вот я помню одни стихи насчет человеческой души… В том смысле, что… Как это?.. — Откашлявшись, он сделал свободной рукой жест, похожий на движение поварского ножа, разрубающего котлету, и быстро проговорил:
— «Тара-та-та-та-та, ра-ра-те-та-тэй… Ни моря нет глубже, ни бездны темней».
— Ха-ха-ха! — залилась Зоя, и смех ее немного сконфузил Зуева. — А «тара-та» — это что значит?
— А забыл, — скромно ответил Зуев. — Так легче вспоминать.
Рука женщины прижималась к нему, круглая и горячая под муслиновым рукавом; он было почувствовал некоторое сопротивление этому дурманящему теплу, но вспомнил фабрику, и целые горы новенькой посуды сверкнули перед глазами. «На всякий случай, — мысленно сказал он, прижимая в свою очередь локоть девушки. — Где наше не пропадало!»
Впереди, у рощи, двигались две фигуры, наклоняясь и ковыряя в земле.
— Вот папа! — крикнула Зоя. — А мы на вашу глину смотреть пришли.
Тюльпанов, с засученными рукавами летнего пиджака, сказал Зуеву, протягивая запачканную землей руку:
— Не смотрите, не смотрите! Ничего нет. Пока что — одни проблемы.
— Хо-хо! — сказал Зуев. — Вот она где, Колхида-то! Н-да, удивите вы всех, право! — Зуев говорил без насмешки, и это ободрило Тюльпанова.
— Все Андрей Кузьмич, — сказал он, обчищая грязь с рук. — Он нашел эту глину, он и хороводится.
— Папа, — крикнула Зоя, — если разбогатеешь, непременно купи мне дачу… где-нибудь на Капри! Купишь?
— А что ты думаешь? — серьезно сказал Тюльпанов. — И куплю. Пусть только Повезет! Я много чего наметил… Вообще развернусь вовсю… Закатим дом в Петербурге, Зойка, а здесь устроим деревенский Эдем — парк, газоны, цветники… плодовый сад преогромный… скаковую конюшню… а? Кандидатуру свою в Государственную думу выставлю… а? Здорово, Михаил Ильич?! Тюльпановский промышленный… округ, а?!
На карточке красивым рондо было отпечатано по-русски и по-английски: Вильям Герберт Брайтон. Тюльпанов вышел в гостиную. Он был несколько озадачен, заинтересован и встревожен. С мягкого плюшевого кресла поднялся человек лет сорока пяти, одетый элегантно и скромно, бритый, с короткими черными волосами и матовой желтизной упрямого зеленого лица, глядевшего на Тюльпанова чуть-чуть сонно, чуть-чуть строго. Глаза у него были выпуклые, круглые и блестящие.
— Брайтон, — сказал англичанин. — Я вас нужно по одному делу. — Русские слова, окончание которых он почти сглатывал, звучали у него заученно и деревянно. Лицо не участвовало в разговоре, оно с каменной, холодной вежливостью рассматривало Тюльпанова.
— Прошу садиться, — сказал Тюльпанов.
Брайтон неторопливо опустился на стул.
— Я извиняюсь, — произнес он, — но дело так важен, он для меня и для вам. Ви нашли глин.
— А! — вскричал Тюльпанов, мгновенно сообразив, что посещение англичанина может так или иначе отразиться на его интересах. — Как вы узнали? Это верно, но что, знаете! Какая глина, известно аллаху… Я, впрочем, надеюсь, да…
Брайтон помолчал. Быстрые искры соображения мелькнули в его быстрых глазах; он, видимо, старался уяснить себе отношение Тюльпанова к грязно-белой земле.
— Пять десятин, — так же сонно и деревянно произнес он, — от лес до маленький огород.
Тюльпанов улыбнулся, подумал, но слова англичанина остались для него непонятны. Он поднял брови, недоумевающе посмотрел на Брайтона и тихо спросил:
— Что вы говорите? Продать?
Что-то похожее на улыбку скользнуло в тонко очерченных, твердых губах Брайтона.
— Пять десятин, пятьдесят тысяч.
— Как? — делая ударение на каждом, прилипающем к языку слове, закричал Тюльпанов. — Вы хотите купить? — Сердце его вдруг забилось часто и ожесточенно, точно он наступил на змею и перепугался. Деловое лицо Брайтона и цифра, произнесенная вялым гортанным голосом, бросили ему в глаза ценность находки. Он внезапно всем существом почувствовал себя у денег, лежащих в земле, между лесом и огородом. Взволнованный, он уставился на Брайтона в упор. Англичанин переменил позу, снял руку с колена и переложил ее на резьбу кресла.
— Позвольте же, однако, — заговорил Тюльпанов, — но вы… но я… разве вам сказал кто-нибудь, что я намерен?.. Это странно, я вообще никому… да и как же так… почему?
Купцы и арендаторы из соседнего города, с которыми он вел иногда дела, встали перед ним, по контрасту, как живые, с массой уловок и подходов, с неизбежным чаепитием, вопросами о погоде и т. д. Брайтон молчал. Тюльпанов развел руками.
— Вот, — сказал он, — что, собственно… А насчет продажи… Да и как вы предлагаете мне пятьдесят тысяч, когда вы и земли-то еще не видели? Хотите, я покажу? Вы, вероятно, интересуетесь, я…
— Нет, — сказал Брайтон, — это не надо. Я видел. Я смотрел, у меня есть пробы. Пятьдесят тысяч.
— Когда же вы успели? — спросил Тюльпанов, начиная сердиться. То, что этот человек без спроса успел выведать все, казалось ему невежливым.
— Семьдесят пять, — сказал Брайтон и добавил: — Тысяч.
— Позвольте! — заволновался Тюльпанов. Долги, закладные, планы на лето, дом в Петербурге — вихрем взмыли перед его глазами и ушли, скрывшись в темных зрачках Брайтона. — Почему же это?.. Почему именно семьдесят пять? Почему не больше… не меньше? Или мы ведем деловой разговор, или шутим… Я не привык так. Но как, например?.. Частями, сейчас, после?
— Сто тысяч, — помолчав, выговорил Брайтон. — Задаток теперь. Половина задаток.
— Да вы шутите или всерьез? — крикнул, побледнев, Тюльпанов, и вдруг лицо его расплылось в блаженной улыбке. — Вы что же хотите, фабрику? Нет, что вы! Разве можно за такие пустяки? — Он вдруг пришел в азарт, вырос в своих собственных глазах и был совершенно оглушен цифрами. За последние годы он не держал в руках более десяти тысяч сразу. — Я сам выстрою фабрику! — сказал он гордо и испугался. Лицо его вытянулось, но непреодолимая потребность дать выход возбуждению тотчас же повысила павший диапазон. — А что вы думаете, — волнуясь продолжал он, — что мы, русские, не умеем вести дел? Ого!
— Сто двадцать пять тысяч, — медленно произнес Брайтон. — Я очень серьезно. Задаток теперь. Семьдесят пять — задаток. Я извиняюсь, — он подумал немного и неторопливо добавил: — Но это совсем ясно, как… — Брайтон прищурился, склонив набок голову, и закончил: — Как стекла. Дело просто: вы продаете земля, я даю деньги.
— Фу, — сказал Тюльпанов, вытирая платком вспотевший лоб, — а? Я… подумаю… Да, нет… Ну, хорошо, извольте. Сто двадцать пять? Хорошо! Как вы думаете, я не проде… Впрочем, что я — земля чудная,
