юго-восток, и потом снова набирали высоту.
На Ореховском большаке Покрышкин заметил особенно мощную танковую колонну. Судя по направлению, она спешила к району расположения штаба нашей 9-й армии. Определив примерную скорость движения вражеских танков, он решил, что надо немедленно предупредить командование о грозящей опасности: танки, если их не остановить, могут выйти к штабу уже через несколько часов. Качнув крыльями, он приказал Комлеву немедленно уйти домой и доложить обстановку.
Но в это самое мгновение на Покрышкина и Комлева свалилась целая группа «мессершмиттов», охранявших танки. Гитлеровцы поняли, что перед ними разведчики, и решили во что бы то ни стало сбить их. Замкнув кольцо вокруг двух советских самолетов, они отрезали им путь к аэродрому. Но Покрышкин смело и дерзко нанес лобовой удар по ближайшей машине, и фашист, опасаясь столкновения, резко свернул в сторону. Комлев, точно повторивший маневр командира, вслед за ним выскользнул из западни.
Теперь Саша стремился оттянуть гитлеровцев на себя, чтобы дать возможность Комлеву уйти. Но тот упрямо ходил за ним, не желая оставить своего ведущего в беде. Завязывался трудный, неравный бой. Комлев был ранен. Волнуясь за ведомого и нещадно ругая его, Покрышкин ловким маневром ушел от насевших на него истребителей и бросился на выручку к Комлеву, за которым увязались три «мессершмитта».
Подоспел Саша вовремя. Еще несколько секунд — и фашисты заклевали бы Комлева. Покрышкин резко и дерзко обрушился на «мессершмиттов». Удар по ведущему! Мимо... Но Комлеву теперь легче: гитлеровцы разворачиваются на Покрышкина, и Комлев может ускользнуть. Вторая атака! Отлично, «мессершмитт» горит...
Вот уже против Саши только двое. Но они, видать, мастера своего дела: зажимают Покрышкина в клещи. Уже справа и слева повисли в воздухе дымные трассы. Немцы ближе и ближе... Как быть? Саша вырвался вверх, но в это время откуда-то сбоку появился еще один «мессершмитт». Пулеметная трасса рассекла целлулоидовый козырек «МИГа», пули просвистели над головой, и Покрышкин услышал, что мотор начал захлебываться, а потом сразу смолк. Наступила тишина. Только ветер свистел в разбитой кабине.
Увидев, что советский самолет подбит, гитлеровцы еще яростнее набросились на него. Покрышкин отчетливо слышал рев их моторов и треск пулеметных очередей. Земля с неимоверной быстротой надвинулась на него, и он ударился лицом о приборную доску и на мгновение потерял сознание.
Очнувшись, почувствовал, что глаза залиты чем-то липким. Один глаз не видел совсем. Кровь... Он вспомнил: очки не успел снять. «Все! Отлетался...» — хлестнуло по нервам. И сразу же вторая мысль: «Немедленно из кабины! Расстреляют с воздуха...»
Покрышкин выкарабкался из подбитого самолета. Прислушался: тихо! Наверное, гитлеровцы ушли, решив, что советский летчик разбился. Было сыро и холодно. Нестерпимо болел глаз. Что будет дальше?.. Покрышкин вспомнил, как в первые дни войны в далекой теперь Бессарабии он вот так же был сбит и прятался, и спасался, и пробивался к своим. Тогда ему повезло. Но теперь?.. У него защемило сердце, когда он вспомнил то, что видел с самолета. Сумел ли Комлев пробиться к своим? Успеют ли наши части перегруппироваться? Черт побери, как все-таки ему не повезло! Нет, он в самом деле неудачник! Саша болезненно усмехнулся: кажется, эта неудача будет последней — какой из него летчик без глаза?
Но тут же он мысленно обругал себя слюнтяем, — не в его обычаях было оставлять надежды, пока есть хоть один шанс из тысячи на благоприятный исход дела. Оглядевшись по сторонам, Саша, увидел поблизости железнодорожную будку. Какая-то старушка копалась у крыльца. В несколько прыжков Саша очутился возле нее и глухим от волнения голосом быстро спросил:
— Здесь немцы или наши?
Старушка обернулась, охнула и присела — этот залитый кровью коренастый детина в кожаном шлеме с разбитыми очками был страшен. Но тут она вспомнила только что закончившийся воздушный бой и поняла, кто перед ней. Глаза ее потеплели, и она сказала:
— Наши, сынку, пока наши.
Покрышкин с облегчением вздохнул и попросил ведро воды и чистое полотенце. Ахая и причитая, старушка помогла ему промыть глаз. К счастью, осколки стекла не повредили глазного яблока, только веки и висок были сильно изрезаны. Разорвав полотенце, старуха тщательно забинтовала Покрышкину голову.
Саша вернулся к самолету и осмотрел его. Он нашел, что после небольшого ремонта самолет можно было бы вернуть в строй. Но как эвакуировать машину? Мимо подбитого «МИГа» брели бойцы отходивших на юг пехотных частей. Они с тревогой говорили об окружении. Покрышкин знал, что слухи преувеличены, но обстановка действительно становилась очень серьезной, медлить было нельзя.
После полудня ему удалось найти командира стрелковой дивизии, готовившейся дать бой на промежуточном рубеже. Командир внимательно выслушал его, подумал и сказал:
— Даю вам двадцать человек и грузовик. Если сможете, погрузите самолет и уходите с ним. Не сможете — придется сжечь. Мы продержимся только до утра...
Немцы подходили все ближе. Теперь подобраться к самолету можно было только под покровом ночи. Когда стемнело, Покрышкин с пехотинцами подъехал на грузовике к беспомощно распластавшемуся на пашне «МИГу». Надо было поднять хотя бы метра на полтора его нос, чтобы выпустить шасси, а затем, прицепив за хвост, укатить в тыл.
Как ни бились бойцы, но оторвать от земли грузную, весившую более трех тонн машину не удавалось. А гул канонады нарастал, и все небо пестрело огнями разноцветных ракет.
— Придется, наверное, вам лишиться своей машины, товарищ летчик, — сочувственно сказал старшина, командовавший бойцами.
Покрышкина бросило в жар. Как же он посмотрит в глаза командиру, товарищам, Грише Чувашкину? Ведь сейчас каждая машина на счету. Тем более «МИГ»! И он снова и снова старался сдвинуть машину с места...
Уже поздней ночью, когда, казалось, все надежды на спасение самолета рухнули, Покрышкина осенила счастливая мысль: а что, если лопатами подкопать землю под плоскостями, выпустить в эту яму шасси и потом выкатить самолет? Бойцы взялись за лопаты. И через два часа, на рассвете, провожаемый хлопками рвущихся мин, грузовик покатил в тыл, таща за собой подпрыгивающий на кочках самолет.
Обстановка за ночь еще больше изменилась к худшему: гитлеровцы вышли в тыл дивизии. Собрав все силы в кулак, пехотинцы прорвали кольцо, но впереди снова были немцы. Надо было опять и опять с боями пробиваться на юго-восток, чтобы соединиться со своими.
Дивизия вела бои по ночам, отсиживаясь днями в балках, чтобы не навлечь на себя удары вражеской авиации. Эти ночные бои, когда вся степь впереди, сзади и по сторонам озарялась мертвым пламенем ракет и дрожащими трассами пуль, надолго запомнились Покрышкину. Думал ли он, что ему придется стать пехотным командиром? Но вот к нему подходили пехотинцы и полушутя-полусерьезно говорили: «Ну, авиатор, веди нас, прокладывай дорогу!» И он со своим грузовиком выезжал вперед, собирал бронемашины, ставил их в голову колонны и, взяв полуавтомат и гранаты, вел бойцов, и они сметали с дороги немецкие заслоны.
Так добрались до Володарки. Полевой аэродром, с которого Саша начинал полет, окончившийся так печально, лежал немного в стороне, за лесом. Он свернул туда. Там все было пусто. Ветер играл пеплом сожженных документов. Здание мастерских взорвано, самолетов не видать...
Горькое чувство охватило Покрышкина: где и когда теперь он свидится со своими друзьями? И удастся ли вообще выбраться из этого проклятого окружения?..
А полк в это время находился уже на Таганрогском аэродроме. Изрядно потрепанный в многодневных непрерывных боях, он, по приказу командования, отходил для отдыха и пополнения в Ростов. На его место выдвигались авиационные части, прикрывавшие до этого Ростов от налетов немецких бомбардировщиков.
В полку все были встревожены исчезновением Саши Покрышкина. И летчики и техники успели полюбить этого большого и сильного упрямца. Он снискал всеобщее уважение своей настойчивостью, стремлением довести до конца всякое начатое дело и неустанной изобретательностью. Правда, некоторым не по душе была его сухость, которую люди, плохо знавшие Покрышкина, могли принять за неуживчивость;
