что был награжден орденом Красного Знамени.
Неплохо работали в воздухе лейтенант Цветков и старший сержант Голубев. Они в точности, не запаздывая ни на мгновение, повторяли все маневры Покрышкина, нисколько не отрываясь от него. Правда, Голубев был, пожалуй, излишне педантичен. Сказывалось, что он долго работал инструктором и привык строго выполнять все, что положено по инструкции, а в бою подчас многое приходится делать совсем не так, как в школе. Но Покрышкину нравились острота рефлексов и внимательность старшего сержанта, и он решил, что и из Голубева выйдет хороший ведомый.
А вот Березкин все-таки не нравился Покрышкину, хотя летал он очень старательно. Когда Покрышкин сел в заднюю кабину тренировочного истребителя, Славик повел самолет по всем правилам учебного полета — плавно, размеренно. Шарик уровня все время стоял в центре, скорость выдерживалась безукоризненно, взлет и посадка были мягкие. Казалось, не к чему придраться. Но Покрышкин резко сказал Березкину, когда тот приземлился:
— Слезайте! Вы что — кислое молоко возить собрались или воевать? Летаете как школьник, а не как истребитель! Поняли? Походите пока по аэродрому, присмотритесь, как другие летают, а потом посмотрим.
Березкин чуть не заплакал от обиды. Лежа в траве рядом с Суховым, он долго рассказывал ему, как еще в восьмом классе мечтал стать летчиком, как завидовал другу, поступившему в аэроклуб, как стал заниматься спортом, чтобы укрепить мускулы, как, наконец, добился, чтобы и его приняли в аэроклуб, как стал пилотом. Славик был счастлив, когда после долгих мытарств самостоятельно вылетел на скоростном истребителе, получил отличную оценку и попал в гвардейский полк. И вот теперь...
Сухов грубовато, по-мужски утешал Славика, доказывал ему, что еще не все потеряно. Ведь Покрышкин не говорил об откомандировании Березкина из полка. Значит, у него есть на Славика какие-то виды. Так? Значит, незачем падать духом, а надо налечь на учебу и отрешиться от этой дамской манеры плавного пилотирования. Ведь истребитель в самом деле должен управлять машиной по-мужски! Березкин охотно соглашался, но все-таки очень трудно было свыкнуться с мыслью, что вот завтра-послезавтра все ребята уйдут в бой, а он будет слоняться, как гимназист, с книжкой по аэродрому и глазеть на поднимающиеся в воздух самолеты.
Конечно, Покрышкин мог обойтись с Березкиным не так строго. Но у него была своя точка зрения на воспитание людей; он сам вырос и пробил себе дорогу без посторонней помощи и считал, что каждый человек должен идти вперед вот так же самостоятельно и что чем злей он будет, тем скорее добьется своего. Потому-то он так и обошелся с Березкиным. Зато теперь со стороны все время наблюдал за ним, чтобы вовремя подать ему руку помощи, если это потребуется.
Вводить в бой своих новых учеников Покрышкин не спешил. Он хотел всесторонне подготовить их к этому важному моменту в жизни летчика, и теперь, когда знал уже, как каждый из них ведет себя в воздухе, старался вооружить их знанием всех тех приемов, которые обычно приносили ему успех в бою.
Улетая на задание, он оставлял молодым пилотам свой уже порядком поистрепавшийся альбом и приказывал:
— Разберите вот эти фигуры и подготовьте вопросы. Через час двадцать минут продолжим занятия...
И точно, через час двадцать минут красноносая машина с цифрой «100» на хвосте приземлялась у посадочного знака «Т». Гриша Чувашкин бежал ей навстречу, за ним спешили оружейники и мотористы.
Покрышкин вылезал на крыло, сдвигал фуражку на затылок, вытирал лоб и говорил Грише:
— Нормально. Тяпнул «месса»... Ты на всякий случай посмотри мотор. Понимаешь, во время атаки пришлось дать перенаддув. И свечи глянь.
Доложив на командном пункте о результатах воздушного боя, он возвращался к своим ученикам, лежавшим в душистой траве над раскрытым альбомом. Пока Чувашкин осматривал и готовил самолет к новому бою, Покрышкин, сидя среди молодых летчиков и покусывая стебелек пырея, подробно и обстоятельно рассказывал о том, как надо воевать на скоростном истребителе. Приводил бесчисленные примеры из своей практики, показывал отточенными плавными жестами, как хитрил и обманывал фашистских летчиков, как терроризовал их внезапными ударами, как изматывал их и подавлял.
Он знал, что молодой летчик в первых схватках часто теряется, иногда становится жертвой противника, и потому настойчиво разъяснял оборонительные приемы воздушного боя — полупереворот, скольжение под трассу, «горку» с выходом на вираж, восходящую «бочку», «горку с полуиммельманом», постоянно напоминал, что гитлеровец в воздухе, как и на земле, коварный, жестокий, сильный противник и что ни при каких обстоятельствах не следует его недооценивать.
— Хочешь жить, — резко рубил он, — надо толково летать. Иначе убьют!
Часто, заслышав отдаленный гул моторов, он внезапно обрывал беседу:
— Голубев! Где самолет? Березкин! Какой тип? Сухов! На какой высоте самолет?..
И плохо приходилось тому, кто хоть на секунду задерживался с ответом! Покрышкин учил молодежь постоянно, исподволь наблюдать за воздухом и видеть все, что происходит в небе, даже тогда, когда голова занята совсем другим. Сам он в совершенстве владел этим необходимым свойством истребителя и жестко требовал того же от всех.
Наконец Покрышкин решил, что настало время испробовать силы молодых летчиков над полем боя. Это было 6 июня, когда в районе Киевская — Молдаванская еще продолжалось жаркое сражение. Выбор он остановил на Клубове и Трофимове. Кроме них, в шестерку он включил Николая Чистова, уже зарекомендовавшего себя завзятым воздушным бойцом.
Вылет был назначен на 5 часов утра. За час до старта Покрышкин собрал шестерку на инструктаж. Он был сосредоточен, как-то особенно подтянут. Еще раз объяснил каждому боевую задачу, напомнил, как пары должны держать строй, как группа будет действовать при встрече с бомбардировщиками, если они придут без истребителей, как она будет вести бой, если бомбардировщиков будут прикрывать «мессершмитты» или «фокке-вульфы», как сложится бой при встрече с одними истребителями.
Он еще раз потребовал, чтобы летчики точно соблюдали все правила, категорически запретил болтать лишнее по радио, а закончил так:
— Трофимов и Клубов, вы первыми из всей вашей группы включаетесь сегодня в боевую группу. Смотрите же, не подведите товарищей...
Солнце стояло еще совсем невысоко над горизонтом, когда шестерка советских истребителей поднялась в воздух. Сквозь бронированное стекло кабины Клубов отлично видел зеленые поля и луга, горы, вставшие синей стеной на юге, бесконечные плавни в низовьях Кубани и широкое розовое море впереди, за которым в дымке рисовались контуры крымских берегов. Он невольно залюбовался этой картиной, но тут же мысленно ругнул себя: законы воздушного боя строго запрещают отвлекаться от того, что непосредственно связано с выполнением задачи.
В районе Киевской шел бой. Бурные всплески пыли шапками закрывали изорванные обстрелом траншеи. Струи трассирующих пуль перекрещивались в воздухе. Вдруг снизу потянулись цепочки малиновых шариков: это била трассирующими снарядами мелкокалиберная зенитная артиллерия. Снаряды не доставали до самолетов — Покрышкин увел их на большую высоту и теперь маневрировал над полем боя.
Клубов был обстрелянным летчиком, но теперь, когда в его руках находилась мощная скоростная машина и он парил над землей с необыкновенной легкостью, его охватывало какое-то новое чувство. Не терпелось встретиться с «мессершмиттом», чтобы побыстрее испробовать эту машину в бою, но противник, как назло, не появлялся в воздухе. Покрышкин же, осторожный и неторопливый учитель, был доволен тем, что в воздухе нет вражеских самолетов — для первого раза неплохо, если молодые летчики осмотрятся в районе боевых действий, освоятся с непривычной обстановкой. Конечно, Клубов и Трофимов — бывалые истребители, и все-таки даже им очень нужен вот такой «холостой вылет», чтобы они увереннее себя чувствовали на новой машине.
Оба молодых пилота вели самолеты хорошо. Только Клубов — видимо от непривычки к скоростной машине — несколько раз то выскакивал вперед, то отставал, часто передвигая сектор газа. Когда срок патрулирования истек и самолеты приземлились, Покрышкин собрал летчиков и не преминул
