смеялись, радуясь, что для небесных сил нет ничего невозможного и если бог захочет, то все станут снова здоровыми, молодыми, полными сил! Чтобы устыдить природу, достаточно верить и горячо молиться, и тогда осуществятся самые невероятные мечты. Только бы повезло и выбор пал на тебя!
— О, как это прекрасно, отец! — прошептала Мария взволнованно, точно зачарованная слушая эти рассказы. — Помнишь, ты говорил мне о бельгийке Иоахине Део, которая пересекла всю Францию, направляясь в Лурд; у нее была язва на вывихнутой ноге, такая зловонная, что люди отшатывались от нее… Сперва пропала язва и девушка перестала чувствовать боль в колене, осталась только краснота… Потом вправился и вывих. Иоахина страшно кричала, когда ее погрузили в воду; казалось, ей ломают кости, отрывают ногу; в то же время и она сама, и женщина, которая ее купала, видели, как увечная нога выпрямлялась в воде, словно стрелка, движущаяся по циферблату. Мускулы ноги вытягивались, колено становилось на свое место, но это сопровождалось такой сильной болью, что девушка потеряла сознание. А когда она пришла в себя, то вскочила на ноги, бросилась в Грот и оставила там костыли.
Господин де Герсен, заразившись общим восторгом, от души смеялся, жестами подтверждая точность рассказа; он слышал его от одного из отцов общины Успения. Он мог бы привести двадцать случаев, еще более трогательных, один удивительнее другого. Он призывал в свидетели Пьера, а утративший веру священник только качал головой. Не желая огорчать Марию, он смотрел в окно на пробегавшие мимо поля, деревья, дома. Проехали Ангулем, равнина тянулась до самого горизонта, быстро, непрерывной чередою проносились мимо ряды тополей. По-видимому, поезд запаздывал: он мчался с грохотом на всех парах в раскаленной грозовой атмосфере, пожирая километры. И Пьер, все же захваченный удивительными историями, невольно вслушивался сквозь убаюкивающий стук колес в обрывки разговоров, и ему казалось, будто стремительно летевший вперед паровоз уносил их всех в дивный край мечты. Поезд все мчался, Пьер перестал глядеть в окно, его вновь обдало тяжелым, усыпляющим воздухом вагона, где люди впали в экстаз и позабыли о действительности. Священника радовало оживившееся личико Марии. Он протянул ей руку, и девушка пожала ее, вложив в пожатие вновь пробудившуюся надежду. Зачем же отнимать эту надежду, вызывать сомнение, раз он сам жаждал выздоровления Марии? С невыразимой нежностью задержал он в своей руке маленькую влажную руку больной, взволнованный чувствами, какие мог бы испытывать страдающий брат; ему хотелось верить, что на свете существуют высшая доброта и милосердие и они приносят облегчение отчаявшимся.
— О Пьер, — повторяла она, — как это прекрасно, как прекрасно! И как я буду ликовать, если святая дева снизойдет ко мне. Скажите правду, считаете вы меня достойной?
— Конечно, — воскликнул он, — вы самая лучшая, самая чистая девушка в мире, ваша душа ничем не запятнана, как говорит ваш отец; в раю не найдется добрых ангелов, достойных сопутствовать вам!
Но разговор на этом не кончился. Сестра Гиацинта и г-жа де Жонкьер стали рассказывать обо всех известных им чудесах, обо всех чудесах, какие в течение тридцати лет то и дело совершались в Лурде, расцветали, подобно розам, непрерывно распускающимся на мистическом кусте. Их насчитывали тысячами, они с каждым годом становились все ярче и сыпались, как из рога изобилия. И больные, с лихорадочным волнением внимавшие этим повествованиям, напоминали маленьких детей, которые заслушались волшебной сказки и требуют сказок еще и еще. О! Побольше рассказов, осмеивающих злую действительность, посрамляющих несправедливую природу, побольше сказок, где боженька выступает великим целителем, издеваясь над наукой, и по своей прихоти раздает людям радости!
Глухонемые в этих рассказах начинали слышать и говорить: неизлечимо больная Аврелия Брюно, у которой была повреждена барабанная перепонка, вдруг услышала божественные звуки фисгармонии; Луиза Пурше, за сорок пять лет не произнесшая ни слова, после молитвы у Грота вдруг воскликнула: «Благословенна ты, Мария!» — да и не только они, а сотни других совершенно исцелились от нескольких капель воды, влитых в уши или смочивших язык. Потом пошли слепые: отец Эрман почувствовал, как нежная рука святой девы снимает покров, застилавший ему глаза; мадемуазель де Понбриан, которой грозила полная слепота, стала видеть лучше чем когда-либо от одной лишь молитвы; двенадцатилетняя девочка, чьи глаза были подобны мраморным шарикам, в три секунды обрела ясность и глубину взгляда, сиявшего небесной радостью. Но особенно много было рассказов о паралитиках, несчастных, у которых отнялись ноги, убогих, прикованных к своим жалким койкам, которым господь сказал: «Встань и ходи!» Делонуа, страдавший расстройством координации движений, пятнадцать раз ложился в различные парижские больницы, и двенадцать врачей сошлись в диагнозе; ему делали прижигания, подвешивали — все безрезультатно, а когда мимо него прошел священник со святыми дарами, он вдруг ощутил необычайную силу и, исцеленный, последовал за ним. Мария-Луиза Дельпон, четырнадцатилетняя девочка, у которой параличом свело ноги, руки и скривило рот, вдруг почувствовала, что рот встал на место, тело стало гибким, будто невидимая рука перерезала сковывавшие его ужасные путы, Мария Вашье, разбитая параличом и в течение семнадцати лет пригвожденная к креслу, не только побежала, выйдя из бассейна, но даже не могла найти следов от пролежней, образовавшихся на теле после долгого лежания. А Жорж Анье, страдавший размягчением спинного мозга и потерявший чувствительность, сразу перешел от агонии к полному выздоровлению. Пораженная тем же недугом Леония Шартон, у которой был сильно искривлен позвоночник, почувствовала, как горб ее стал исчезать, словно по волшебству, а ноги выпрямились — здоровые и сильные.
Затем речь зашла о самых разнообразных болезнях. Снова золотуха, снова скрюченные и исцеленные ноги: Маргарита Жейе двадцать семь лет страдала от боли в бедре, правое колено у нее не сгибалось — и вдруг она упала на колени и стала благодарить святую деву за исцеление; у молодой вандейки, Филомены Симоно, были на левой ноге три страшные язвы, из которых торчали раздробленные кости, — и вот кости срослись, язвы затянулись, больная исцелилась. Потом пошли рассказы о людях, страдавших водянкой: у г-жи Анселин внезапно опала опухоль и неизвестно каким образом вытекла и куда девалась вода, наполнявшая ее руки, ноги, все тело; у мадемуазель Монтаньон в несколько приемов выкачали двадцать два литра воды, но больная снова отекла; и вот, после того как ей сделали примочку из воды чудодейственного источника, отечность исчезла, причем ни в постели, ни на полу не осталось никаких следов вытекшей из нее жидкости. Всевозможные желудочные заболевания проходят после первого же стакана лурдской воды. Худая, как скелет, Мария Суше, которую рвало черной кровью, начала есть за двоих и поправилась в два дня. Мария Жарлан выпила по ошибке стакан медного купороса и сожгла себе желудок; появившаяся вследствие этого опухоль рассосалась от лурдской воды. Впрочем, самые большие опухоли проходили бесследно, после того как больной погружался в бассейн. Но еще более поразительными казались исцеления от рака, от страшных наружных язв, которые исчезали под воздействием небесной благодати. У одного актера, еврея, была ужасная язва на руке, он опустил ее в чудодейственный источник, и она зажила. У молодого иностранца, сказочно богатого, на запястье правой руки выросла шишка величиной с куриное яйцо — она рассосалась. У Розы Дюваль была опухоль на левом локте, потом она исчезла, и на месте ее образовалась дырка, в которой мог уместиться орех, — на глазах Розы дырка затянулась. У вдовы Фромон рак разъел губу, она только приложила примочку, и от рака не осталось и следа. Мария Моро очень страдала от рака груди; она заснула, приложив к груди тряпку, смоченную лурдской водой, а когда через два часа проснулась — боль прошла, тело стало белое, как роза.
Наконец сестра Гиацинта рассказала о мгновенных и полных исцелениях от чахотки, этого страшного бича человечества; неверующие отрицали, что святая дева может исцелить от этой болезни; однако, говорят, она вылечивала людей одним мановением руки. Приводились сотни случаев, один поразительнее другого. Маргарита Купель страдала чахоткой три года, верхушки ее легких были разрушены туберкулезом, и вот она встала и пошла, вся пышущая здоровьем. Г-жа де ла Ривьер харкала кровью, ногти у нее посинели, она покрылась холодным потом и была при последнем издыхании; но достаточно было влить ей сквозь стиснутые зубы ложечку лурдской воды, как хрипение прекратилось, она села, стала отвечать на вопросы, попросила бульону. Жюли Жадо понадобилось четыре ложечки; правда, у нее от слабости уже не держалась голова, она была такого нежного сложения, что болезнь совсем надломила ее силы, а через несколько дней она располнела до неузнаваемости. У Анны Катри чахотка была в последней стадии, в левом легком образовалась каверна, и оно было наполовину разрушено — и вот, вопреки всякой осторожности, ее пять раз погрузили в холодную воду, и она поправилась, легкое восстановилось. Другая чахоточная, молоденькая девушка, приговоренная к смерти пятнадцатью врачами, даже не просила об исцелении, она просто преклонила колена, проходя мимо Грота, и, к удивлению своему, выздоровела, как видно, она
