средним показателям, и если в районе есть два-три крепких хозяйства, то начальство может спать спокойно, пока не заездят этих передовиков.
Коршун склонил голову, длительное время молчал, и Павлову подумалось, что он устал. Все же ему шестьдесят шесть лет. Но Коршун просто призадумался и вот заговорил опять, даже более оживленно, чем прежде:
— Надо, Андрей Михайлович, в планах каждого хозяйства предусматривать закладку кормов в страховой фонд. С учетом этого планировать структуру посевов, может быть, потеснить другие культуры в пользу кормовых…
— Даже зерновые? — не выдержал Павлов.
— Любые! — резко выговорил Коршун. — Раз начинается важнейшее дело, значит — любые!
Переждав немного, спохватился:
— Да, Андрей Михайлович, вы спрашивали: как же быть, если в конце зимовки кормов у кого-то не хватило? Тут вам решать! Бывают, конечно, и объективные причины. Тогда помочь. Но не за счет соседей, а из государственных фондов. Не разоряйте радивых хозяев, Андрей Михайлович! — взмолился Коршун.
— Я сдаюсь, Александр Кириллович, — поднял обе руки Павлов. — Мне возразить нечего. Эти предложения мы обсудим. Но вы уж, пожалуйста, продолжайте. Ваш совет по созданию прочной кормовой базы для скота?
— В нашей зоне чем-то другим заменить кукурузу…
— Но ведь коровы хорошо ее поедают!
— Вы тоже, наверное, с удовольствием кушаете арбуз. Все его любят. Но на арбузах долго не проживешь. Арбуз — это лакомство после сытного обеда. Так и кукурузный силос, когда он хорошо приготовлен. Коровы его едят, это верно, да толку от такой еды мало. Мы в этом достаточно убедились и теперь сеем кукурузы совсем немного, ради разнообразия рациона и для осенней подкормки скота — она до заморозков все же зеленая остается. А в кормовом отношении — это самая неважная культура. Да и урожаи ее в Сибири низкие. Наши экономисты, показали мне анализы. Меньше всех кормовых единиц с гектара пашни дает именно кукуруза.
— А чем заменить?
— Любая замена будет выгодной, Андрей Михайлович. Мы прикидывали… Если для силоса, то лучше всего брать подсолнечник в смеси с викой и овсом: и урожай выше, и качество корма лучше. А у нас, например, неплохо идет белый донник. Это прекрасный корм, хорошо родит и на солонцовых землях, урожай его более ровный по годам и всегда высокий. Он годится и на сено и на силос. Ну и, конечно, люцерна. Мы освоили ее, семена сами выращиваем. В прошлом году часть люцерны силосовали, до трехсот центнеров зеленой массы с гектара взяли за один укос! Представляете? Сенную муку из нее же готовим, ну, и сенаж попробовали заложить, для начала недурно получилось…
— Но нет же пока семян в достаточном количестве ни люцерны, ни донника.
— Нет, мы белый донник культивируем.
— А еще у кого в районе есть белый донник?
— Ни у кого… Вот за это-то и надо бы спросить с районных руководителей.
— Видимо, районные руководители вам сильно досаждают, вы все время о них…
— Не в этом дело, Андрей Михайлович, — отмахнулся Коршун. — Но они могли бы получше разобраться, где перспектива, а где застой. Раньше, когда в нашем районе было семьдесят колхозов и совхозов, им было трудно за год побывать в каждом хозяйстве. А теперь-то, Андрей Михайлович, — шесть совхозов и три колхоза. Зато аппарат районный стал более многочисленный, все на легковых машинах, суеты много, а… — Он не договорил, развел лишь руками.
Павлов встал.
— Спасибо, Александр Кириллович! Извините, что я вас мучил своими прозаическими вопросами. — Он посмотрел на часы: — Второй час уже, вам отдыхать надо… Или у вас еще что-то есть сказать?
— Совсем маленько, Андрей Михайлович. — Коршун подождал, пока Павлов опустился на стул. — Мы все говорили о кормах… А надо подумать о людях. О животноводах. У нас хозяйство животноводческое, главная фигура, все так говорим, — доярка, скотник… В любой отрасли народного хозяйства люди ведущей профессии — на привилегированном положении, у них и зарплата повыше. А вот для животноводов в животноводческом хозяйстве нет этих привилегий. Зарплата у них ниже, чем у механизаторов, у строителей, у других подсобных рабочих. Надо бы устранить эту несправедливость. А то ведь с кадрами животноводов все хуже и хуже…
— И это обсудим, — ответил Павлов, доставая из кармана записную книжку. И когда кончил заметки, спросил: — Мне говорили, что у вас действует пневматическое устройство для уборки навоза?
— Да, первую зиму работает, и очень хорошо.
— А больше в районе ни у кого таких устройств нет?
— Насколько я знаю, и в области еще никто подобного не сделал, — язвительно бросил Коршун.
— Все, Александр Кириллович, — поднял еще раз руки вверх Павлов.
6
Павлов умел вставать в любое назначенное им самим время. Работая в МТС, он обычно давал себе команду на подъем в пять утра, став председателем райисполкома, поднимался в шесть, а переехал в город — «превысил» этот показатель еще на час…
А здесь, в совхозе, укладываясь спать, он решил проснуться в шесть часов, рассчитывая, что и Коршун поднимется не раньше.
Проснулся, глянул на часы — начало седьмого… Живо поднялся, оделся и, выйдя из своей комнаты, осторожно приоткрыл дверь к Коршуну. Кровать была заправлена, в комнате никого. Петрович же спал, его храп доносился из соседней комнаты.
«Идиллия!» — усмехнулся Павлов. Умываясь, провел рукой по подбородку: можно не бриться.
На улице было светло и от яркого солнца и от белого-белого снега, какой в городе можно увидеть лишь сразу после бурана. Легкий морозец приятно освежал, дышалось легко. Тополя, окружающие директорский дом, припудрены инеем, не шелохнутся даже. А под ними в кустах возятся воробьи.
Вздохнув полной грудью, Павлов подумал: жаль, что молодые не понимают прелести сельской жизни. А когда поймут, может, будет уже поздно, потому что определится жизненный путь… И вспомнят про деревню, когда начнут принимать всевозможные пилюли и капли…
Павлов вышел на главную улицу. Это был бульвар. Посередине прямой и длинной улицы — широкая полоса деревьев. Здесь березки соседствовали с тополями, а по краям — сирень и акации. Павлов пошагал по певучему снегу этой лесной полосы, миновал два двухэтажных кирпичных здания. В одном из них размещалась средняя школа, на другом вывески не было, но Павлов догадался: это новый интернат, о котором вчера упоминал Коршун. Почти вся улица застроена кирпичными домами, точно такими, как у директора — двухквартирными, просторными, обнесенными штакетником, за которым в глубоком снегу торчат яблоньки, какие-то кустики, остатками стеблей обозначены цветочные клумбы.
В конце бульвара — Дом культуры, а по соседству с ним возводят новое светлое здание из стекла и бетона. Завершают второй этаж, но, как видно, будет и третий. «Почему Коршун не сказал об этой стройке? — подумал Павлов. — Неужели новый дворец? Пожалуй!..» Он вспомнил, как Григорьев еще говорил, что Коршун был у них и тоже решил строить дворец в комплексе с физкультурным залом, но в современном стиле…
Отсюда хорошо виден животноводческий городок: двенадцать кирпичных корпусов под черепицей. Павлов круто зашагал в ту сторону.
На ферме его и встретил Коршун. Он, оказывается, побывал уже и в отдаленных поселках.
— Сейчас тут никого уже нет, — доложил он Павлову. — Дойка закончилась, скот накормлен, отдыхает…
Павлов все же зашел в коровник. Коршун подробно объяснил ему действие пневматической установки.
