от темпов производства сельхозпродуктов, запланированных на этот год по семилетнему плану? Отставание уже ощутимое — на целый год.
Был задан и такой вопрос: каковы потери урожая за счет преждевременного скашивания хлебов?
Справка грустная: элеваторы приняли почти двадцать миллионов пудов щуплого зерна. Если бы убрали этот хлеб вовремя, то дополнительно было бы собрано не меньше десяти миллионов пудов.
Отставание от темпов семилетки и явилось главной темой выступлений делегатов. Названы и причины: неквалифицированное руководство, работа на сводку. Павлов признал эту критику справедливой, рассказал, как осуществлялось руководство сельским хозяйством, какой ущерб в результате «работы на себя» нанесен государству, колхозам и совхозам. Он прямо заявил, что считает невозможным оставлять Смирнова во главе партийной организации.
Это требование прозвучало в выступлениях Гребенкина, Несгибаемого и еще нескольких делегатов.
Тогда Смирнов сделал «хитрый» ход: при выдвижении кандидатур в члены обкома обратился с заявлением о самоотводе, сказал, что решил уйти на пенсию по состоянию здоровья.
Павлов смотрел на это просто: лишь бы любители «работать на себя» не мешали движению вперед, пусть уходят на любую пенсию.
Первым секретарем был избран Ларионов. В ходе конференции критиковали и Павлова, напомнили ему, что он активно работал лишь в районах своей зоны, слабо влиял на сельское хозяйство области. Но Павлова поддержал Иван Иванович Соколов… И при голосовании против его кандидатуры было подано лишь два голоса. Он остался секретарем по сельскому хозяйству. А заведующим сельскохозяйственным отделом, по предложению Павлова, утвердили Гребенкина.
12
Всякий раз, когда городские постройки оставались позади, у Павлова невольно вырывался вздох облегчения. Сказывалась давняя привычка: когда работал в районе, то чаще всего вызов в областной центр был связан со всевозможными «накачками». Так было заведено Смирновым.
— Опять вздыхается, Андрей Михайлович, — участливо произнес водитель.
— Пробуждается природа-то, вот и дышится лучше, свободнее.
— Природа-то пробуждается, как и всегда. А на селе опять реорганизация, — вздохнул и Петрович.
Павлов не без удивления посмотрел на обычно молчаливого шофера.
— Все, что делается, Петрович, все к лучшему.
— К лучшему-то к лучшему, — задумчиво проговорил Петрович. — А я почему начал-то… Недавно вы давали машину — возил в район специалистов. Так они говорят: «Нашему брату теперь похуже будет».
— Почему же?
— А потому, говорил тут один, что ступенек будет больше от первого начальника до специалиста.
Павлов в последнее время и сам раздумывал насчет беспрерывных реорганизаций. Это, конечно, не значит, что до этого он бездумно принимал все реорганизации. Нет. Но обдумывал их как бы только с одной стороны — с тех преимуществ, которые они сулили. Павлов считал себя солдатом партии, и ему никогда в голову не приходило пытаться ревизовать решения ЦК, сомневаться в их правильности. Даже в тех случаях, когда некоторые положения явно не подходили для условий их зоны. Павлов считал это лишь исключением из правила. Так он был воспитан. И еще: во всех неудачах при выполнении этих решений прежде всего искал свою вину, недостатки в своей партийной организации. И обычно находил. Все это было…
Павлов отлично помнит, с каким воодушевлением он воспринял решения сентябрьского Пленума ЦК по сельскому хозяйству, как дружно приветствовали эти решения в их МТС, в районе. Именно тогда он согласился пойти председателем колхоза. Тогда в их колхоз вернулось более двадцати семей, ранее уехавших в райцентр, в города. Что это означало? Да только то, что и рядовые люди деревни увидали перспективу, поверили в силу мер, намеченных партией. Так было и при освоении целины, вплоть до самого урожайного 1958 года. Все тогда пошло в гору: и урожай, и продуктивность животноводства. Люди села по крупицам собирали все, что помогало продвижению вперед. Но этот интерес к кропотливой работе как-то стал утрачиваться после 1958 года. В чем причина? Уж не в том ли, что мыслить стали крупными категориями: догнать Америку по производству мяса за три года, планы первого года семилетки перевыполнить в два-три раза, все сложные проблемы животноводства решить при помощи одной лишь «королевы» полей! Да и все в таком духе. А когда не получалось, стали изыскивать обходные маневры, пышно расцвело очковтирательство…
«Но что же все-таки произошло? — снова и снова спрашивает себя Павлов. — Не вместе ли с массовыми реорганизациями пришла эта беда?» И опять мысли возвращаются к исходному рубежу — к сентябрьскому Пленуму. Почему меры последних лет оказались менее эффективными?
Сегодня Павлов ехал в Дронкино, к Несгибаемому, который только что назначен начальником производственного территориального управления.
Надеялся он, что в этой поездке развеются некоторые тревожные думы.
А Петрович разговорился:
— Люди, Андрей Михайлович, больших сдвигов ждут в сельском хозяйстве, а их что-то не видно.
Павлов пробует отшутиться:
— Надо бы, Петрович, раньше в дискуссию вступать.
— Не мне же поручено руководить сельским хозяйством, — на полном серьезе произнес Петрович. — Мне поручили вас возить, я и стараюсь, чтобы по моей причине ни минуты машина не простояла, чтобы в любой момент быть наготове.
— Ты прав, Петрович! — И опять тяжело стало на сердце у Павлова, словно это он, только он виноват в отставании области от задания семилетки.
Началась степь. Кругом никакой еще зелени, но весна вступила в свои права. Необычайно рано пришла она нынче. Уже к середине марта на полях не осталось снега. И с того времени ни капли дождя. Заговорили о возможной засухе, называли характерные приметы.
Павлов и сам знал многие из этих примет. За годы жизни в Сибири он убедился, что слишком ранняя весна — примета плохая: может быть засуха.
Но вот и хорошо знакомое здание… Вернее, два одинаковых. Они и возводились одновременно — оба каменные, двухэтажные, под шифером. Райком и райисполком. Между ними просторная площадь, засаженная деревьями.
В здании райисполкома и разместился штаб Несгибаемого.
Михаил Андреевич в окно еще увидел машину Павлова, торопливо сбежал по лестнице.
— Прошу, Андрей Михайлович, — широко улыбнулся он, изобразив обеими руками открытый семафор.
Павлов подал руку и сразу ощутил так знакомое крепкое пожатие Несгибаемого.
— Что-то спокойно здесь, ни единой машины у штаба, — начал Павлов, всматриваясь в лицо друга.
— В наш штаб пока что ездить незачем.
Они поднялись на второй этаж.
Несгибаемый присел в кресло у стола, Павлов — напротив, в другое кресло.
— Ну что же, Андрей Михайлович, можно докладывать?
— Дело не в докладе, Михаил Андреевич… Дело в хлебе. Стране нужен хлеб. Ты это, конечно, и сам хорошо понимаешь. С этих позиций и расскажи о начальных шагах.
— Сам я успел побывать только в наиболее отстающих хозяйствах района. Правда, сегодня собрался в «Борец», но…
— Поедем вместе, — предложил Павлов. — Мне давно хотелось Климова повидать.
— Прекрасно! — обрадовался Несгибаемый. — И главного агронома возьмем.
В кабинет вошел главный агроном Михайлов. Он молод еще, на нем темно-синий костюм, лакированные ботинки.
