сельского хозяйства посоветовал, учитывая благоприятную весну, побольше земли засеять. Павлову это предложение показалось дельным. А вот Климов доказал, что, погнавшись за урожаем в этом благоприятном году, подорвали урожайность полей на несколько лет.
Павлов попросил Климова показать поля соседних колхозов, граничащих с прирезками.
Очень уж заметна разница в пользу климовских полей. И что особенно бросается в глаза: у Климова на полях сорняков почти нет, а у соседей и в хороших хлебах буйно разрослись сорняки. А это ведь подрыв урожая.
— В колхозе агрономы почти каждый год меняются, — заметил Климов. А когда подошли к машине, продолжил: — Вы обратите внимание, Андрей Михайлович, — у кого и в этом году остались чистые пары? Прежде всего там, где агрономы более опытные. — Он начал перечислять их, и Павлов лишний раз отметил, что Климов живо интересуется делами своих собратьев. Павлов согласен: мало объявить о правах агрономов, нужны меры, которые помогли бы с толком для урожая пользоваться этими правами.
Когда приехали на центральную усадьбу, Климов пригласил Павлова и Петровича на обед. Павлов охотно согласился. Он года три не был на квартире Климова, а ведь тут — тоже один из барометров Павлова… Тогда Климовы только что переселились в новую квартиру из трех комнат. Павлову понравилась планировка квартиры, и по его предложению в области развернулось строительство таких домов для специалистов.
Прежде на усадьбе Климовых торчали прутики с несколькими листиками на макушке, теперь же тополя выше человеческого роста, акация и сирень тоже подтянулись. И в огороде, обнесенном изгородью, все зеленело. Оттуда как раз выходила Вера Васильевна — жена Климова. Увидев Павлова, она остановилась. И Павлов заметил на ее смуглом, сильно загоревшем округлом лице растерянность.
— Вася? Что же ты не предупредил? — с упреком взглянула она на мужа и только после этого поздоровалась с Павловым.
— Он всегда такой, Андрей Михайлович, — начала она корить мужа.
А тот лишь улыбался в ответ.
За столом Вера Васильевна вдруг разговорилась:
— Двадцать лет занимаемся опытами и в основном подтверждаем то, что было известно со школьной скамьи. Конечно, есть что-то и новое, интересное, например, по семенам. Мы приводили вам цифры: крупные фракции семян пшеницы дают более высокий урожай, нежели мелкие. Впрочем, и это не новинка. От плохого семени не жди хорошего племени — сказано не нами…
— Не все так, — возразил Климов. — Приходилось же нам своими опытами доказывать вред от ранних сроков сева зерновых?
— Приходилось, — согласилась Вера Васильевна. — Но кому доказывали? Самим нам было ясно, доказывали Топоркову, который не признавал агрономов. И сейчас приходится доказывать опытами пользу чистого пара в севообороте. Кому это не ясно? — ее карие глаза устремлены на Павлова. — Кому не ясно? — повторила она. — Пишут о правильных севооборотах, а самое первое — самое главное поле севооборота стремятся упразднить.
Опять ее глаза ждут ответа, а Павлов склонился к тарелке, хотя и знает, что от прямого ответа на этот вопрос ему не уйти. А Вера Васильевна опять за свое:
— Все же, Андрей Михайлович, почему в нашей области, да и во всей Сибири никак не могут освоить правильные севообороты?
— Дорогая Вера Васильевна, я же способен кое-что понять и с полуслова, — горько усмехнулся Павлов и, положив вилку в сторону, отодвинул от себя тарелку. — Критика ваша очень справедлива. Подождите, подождите, Вера Васильевна, — остановил Павлов хозяйку. — Я же сказал: принимаю критику! И чтобы не затягивать разговор на эту тему, скажу вам прямо: будет принято специальное решение, в нем найдут отражение мысли, только что сформулированные вами, — с будущей весны строжайше будем наказывать тех руководителей, которые нарушат нарезанные севообороты.
— И первое поле, Андрей Михайлович, — напомнила Вера Васильевна, — первое поле — основа…
— Понятно! — улыбнулся Павлов. — За первое поле, то есть за паровое, спрос будет особый. Я постараюсь взять его под свой контроль. Словом, поход за правильные севообороты объявлен. А к вам просьба: после уборки подготовьте обстоятельную статью о своем опыте освоения севооборотов, особенно на прирезках, потому что эта работа, как мне кажется, самая впечатляющая: за пять-шесть лет можно навести образцовый порядок даже на запущенных землях. Только подробно, обстоятельно, словом, вы понимаете, о чем речь. Мы опубликуем вашу статью и в журнале, и в газетах, зимой проведем совещание агрономов и руководителей хозяйств специально по севооборотам.
Павлов поделился планами: срочно усилить землеустроительные отряды, чтобы севообороты везде были нарезаны в натуре. После уборки — зональные совещания по рассмотрению схем севооборотов. Агрономы выберут приемлемые для их хозяйств, обсудят у себя, утвердят. А затем совещание в областном центре, на котором и будут объявлены строгие меры по освоению и защите правильных севооборотов.
— Такой путь подойдет? — обратился он к Вере Васильевне.
— Путь разумный. А почему раньше-то… — Вера Васильевна смутилась.
Климов, как заметил Павлов, с укоризной глянул на жену, но губы его улыбались.
Шофер Петрович тихо промолвил:
— Прижали нас, Андрей Михайлович…
— Сразу-то, Вера Васильевна, на ваш вопрос и не ответить. А вопрос резонный! И, видимо, есть необходимость такие вопросы почаще задавать своим руководителям. Но это уже другое. А я виноват! Другого не скажешь. Виноват!
Сознание собственной вины не покидало Павлова и тогда, когда возвращались в город и когда осматривал хлеба других хозяйств. Он говорил себе: где хорошие хлеба, там «виноваты» агрономы, а в плохих виноват только он — Павлов!
Павлов продолжал казнить себя. Но нет-нет да и набежит оправдательное: и нынче не хуже, чем у соседей, урожай будет… Но вдруг вспоминались стихи Твардовского, суть которых Павлову понравилась: не хуже других написаны стихи, но можно ли довольствоваться этим? Не лучше — вот в чем беда. Вот и у Павлова в области: не хуже других был урожай и в прошлом году, не хуже ожидается и нынче. Но, по сути дела, и не лучше — вот в чем беда! А у Климовых, у Коршуна, у некоторых других — лучше! Вот в чем их гордость — лучше!
11
К утру вернулись члены бюро обкома, побывавшие в районах. Такой выезд можно назвать разведкой. Посмотреть хлеба, уловить «настрой» людей. Это же так важно! Настроение нынче отличное. Позавчера еще Гребенкин казался уставшим, а сегодня словно после Сочи: лицо обветрилось, сам бодр:
— Дронкинцы соберут центнеров по шестнадцати!
Несгибаемый был в самых южных районах области и докладывал, что выборочная косовица там уже началась. Как и другие товарищи, он отмечал хорошую подготовку техники. Все агрегаты выведены к полям, все люди, что называется, отмобилизованы.
— Правда, — улыбнувшись, добавил он, — большинство ночует дома. Приучили к этому.
Да, к этому приучали несколько лет. Жить все лето на таборе — удовольствие не из лучших. Только в очерках и зарисовках расписываются прелести таборной жизни: и воздух-то свежий, и еда аппетитная, и кровати или нары с чистым бельем… И как-то никто не хочет заметить отрицательных сторон подобного житья-бытья: все лето механизатор живет отдельно от семьи, значит, в воспитании детей его роль незаметна. К тому же таборная жизнь иногда приводит к всевозможным житейским недоразумениям, к распаду семей, к склокам. И повара на таборах не самые искусные… А отдых? Это если очень устанет человек, то крепко уснет и на полевом стане, где всегда шумно: то трактор заводят, то ключами бренчат, то повариха (а она встает с солнцем) гремит бидонами и посудой. Павлов жил на таборах и знает, что это такое. Потому-то он так активно поддержал линию на улучшение быта людей, особенно механизаторов. За последние два года хозяйствам области выделены десятки автобусов — и «микро», и больших, — чтобы
