мобилизации человеческого ресурса.
Социалистическое соревнование так и не стало альтернативой капиталистической конкуренции. Планово- распределительная система хорошо работает для ГУЛАГа. Я помню сетования госплановских начальников, которые пытались на базе межотраслевых моделей просчитать все до винтика. И им все время не хватало мощностей ЭВМ. Можно пошутить, что СССР погубили недостаточные мощности ЭВМ в Госплане... Если серьезно, то, к сожалению, это не так. До тех пор, пока все зависит от технологических расчетов, — все чудно. Вам нужно произвести столько-то танков, для этого нужно столько-то резины, стали, меди и так далее. Казалось бы, все правильно. Посчитай — получишь нужный результат!
Кстати, ответственно заявляю: за всю историю советской власти не был выполнен ни один госплановский ориентир, начиная с плана ГОЭЛРО. В конце концов, план всегда подгонялся под фактические значения.
Так вот, все чудно до тех пор, пока вы не сталкиваетесь с потребностями населения. Оно почему-то хочет покупать не эти сандалии, а другие. Граждане хотят иметь выбор. Один хочет потреблять водки больше нормы, а другой не хочет ее потреблять вовсе, но хочет ходить в кино и театр. Это и разбалансирует всю систему, если вы не навязываете людям потребление, как делалось в ГУЛАГе.
В общем, в институтах Академии наук мы пытались создать систему оптимального функционирования советской экономики. И даже сделали некоторый шаг вперед: мы старались ориентироваться на потребности людей, но сама модель априори предполагала, что некто — секретарь ЦК КПСС или представитель Госплана — знает, что именно нужно людям для счастья. В этом и крылась концептуальная ошибка. Люди-то разные...
— Конечно, я был в абсолютном восторге! Ведь на фоне концептуальных ошибок Горбачева было устранено огромное количество откровенной дури: цензура, ограничение свободы информации, передвижения, стукачество и так далее. Вот случай. Я прихожу в наш отдел в академическом институте и вижу машинистку, которая просто рыдает. Что случилось? «Меня не пропустили в турпоездку в Болгарию!» — отвечает она. Шесть лет ждала эту путевку по профсоюзной линии. А для выезда надо было пройти в райкоме партии комиссию старых большевиков. Они ее спросили, кто генсек Иракской компартии. Ладно бы она сказала, что просто не знает, — так нет, она еще и заявила, что знать не хочет. Мол, зачем мне это надо, я ведь отдыхать еду в Варну. Ей сказали, что такой несознательный человек не может ехать по турпутевке в Болгарию…
Я с величайшим уважением отношусь к Горбачеву. Конечно, он допустил ошибки в области экономической политики. Из уважения к нему мы не говорили, что горбачевское правительство фактически все и развалило. Теперь у многих граждан перепуталось в голове, что было сделано при Гайдаре, а что произошло до него — это и павловская денежная реформа, и замораживание вкладов населения в Сбербанке, и полный развал бюджета, и прочее. В общем, я двумя руками поддерживаю перестроечный период с точки зрения политических изменений. Но дело в том, что в то время произошел катастрофический разрыв между политическими и экономическими реформами. Было сделано огромное количество ошибок, которые привели к краху 1991 года.
— О программе научно-технического прогресса я уже говорил. В конце 90-го Горбачев организовал под Гайдара Институт экономической политики, и тот позвал меня туда на должность замдиректора по научной работе.
Там мы и оставались до прихода в правительство, писали прогнозные аналитические исследования, которые посылали и Горбачеву, и Ельцину. Помню, я опубликовал статью в одном из последних номеров журнала «Коммунист» под названием «Промышленный кризис в СССР: механизм развертывания». Название само по себе говорит о состоянии советской экономики. Гонорара, который, к слову, был большим, увы, так и не получил, потому что дальше случился путч и журнал почил в бозе.
— У нас было два этапа знакомства. Когда создали Институт экономики и прогнозирования научно- технического прогресса АН СССР, туда через какое-то время пришел Станислав Сергеевич Шаталин вместе со всем своим коллективом. В него входил и Гайдар. Мы были тогда знакомы на уровне «здравствуйте». Потом он ушел в журнал «Коммунист», в газету «Правда», а я продолжил научную деятельность. Став уже директором Института экономической политики, Гайдар предложил мне место своего зама по научной работе. Ему был нужен человек, который более или менее знает реальную экономику, структурную политику, межотраслевые проблемы.
Все это происходило в конце 90-го. В январе следующего года я поехал читать лекцию в один из университетов Израиля и попал под первую войну в Заливе. Всех представителей западных стран вывезли, а «Аэрофлот» тогда просто не полетел. В итоге я полвойны прожил в деревне около Тель-Авива. Все было по-взрослому — бомбардировки «Скадами», нам даже выдали противогазы, поскольку все ждали химической атаки.
После моего возвращения институт начал активно работать. А уже после путча, в конце августа, Геннадий Бурбулис по согласованию с Ельциным попросил нас написать программу реформ. Часть специалистов института сразу уехала в Архангельское на 15-ю дачу, часть осталась в Москве. Я как раз оставался в институте на хозяйстве, но потом также присоединился к разработчикам по просьбе Гайдара. В итоге мы начали готовить программу реформ, с которой Ельцин выступил на втором этапе V Cъезда народных депутатов РСФСР в конце октября 1991 года.
У нас все было расписано до мелочей: законы, указы президента, постановления правительства — что мы делаем в ближайший месяц, квартал, полгода. Дальше мы не заглядывали, поскольку были глубоко убеждены, что после того, как разгребем прошлые проблемы и примем самые непопулярные решения вроде либерализации цен, нас просто выгонят и дальше всем займутся уже другие — будут делать рыночные
