В ответ Сабина дернула уголком рта.
— Он преступил закон. Я сделала для тебя то, что сделала бы и для других.
На Фабиолу повеяло холодом, она почувствовала себя жалкой и ненужной. Интересно все же, откуда это в Сабине? Однако ледяное обхождение жрицы занимало ее куда меньше срочных забот.
— Нужно унести раба. Если ты пошлешь в мой дом за носилками, выйдет быстрее.
Сабина кивнула кому-то из жрецов, тот подбежал.
— Скажи ему, куда идти, — велела жрица. — Мне нужно совершить обряд проклятия над тем нечестивцем, что на тебя напал. Как его имя?
— Сцевола. — При мысли о каре, которую жрица может потребовать от Орка, у Фабиолы прошел мороз по коже. — Он фугитиварий, помимо прочего.
— Ясно. — Сабина не удивилась. Повернувшись было к выходу, она вдруг спросила: — А моя мать? Когда она придет?
— Завтра, — поспешила заверить Фабиола.
По губам Сабины неуловимо скользнула довольная улыбка.
Впрочем, прийти в храм Доцилозе назавтра не удалось.
Фабиола, сопровождаемая двадцатью легионерами, привезла бесчувственного Секста в дом Брута и оставила под присмотром слуг в комнате, примыкающей к ее спальне, после чего тут же отправилась к Доцилозе — и нашла ее в постели, с горящими от лихорадки щеками. Служанка едва узнала свою госпожу, и та решила, что известие о Сабине лучше отложить до другого времени, когда Доцилоза будет в силах навестить давно потерянную дочь.
Узнав о происшествии, Брут не на шутку взъярился, и Фабиола, как ни тянуло ее поделиться тревогой, не стала пока называть имя Сцеволы — разгневанный любовник, чего доброго, запретит ей покупать Лупанарий, и тогда все замыслы пойдут прахом. Фугитивария, конечно, позже придется упомянуть, слегка преуменьшив угрозу, а пока хватит рассказа о том, что на них напал какой-то вооруженный безумец, которого потом одолели храмовые прислужники. Брут, как всегда, поверил, зато новость о покупке Лупанария изумила его донельзя, и только умелый расслабляющий массаж, который Фабиола делала, как всегда, виртуозно, сумел его успокоить. Рассказ о том, что девицы смогут добывать у клиентов сведения и выявлять тайных сторонников республиканской политики, привел его в восхищение.
— Со времен Фарсала Цезарь пригревает слишком много льстецов, — фыркнул он. — Ни одного надежного человека.
«Как раз такие мне и нужны», — удовлетворенно подумала Фабиола. Ей уже удалось заронить нужные сомнения в душу Брута, и она надеялась, что со временем они принесут плоды.
Когда Фабиола наконец упомянула конкурирующий публичный дом и Сцеволу, Брут встревожился.
— Самое время послать за ним отряд-другой, — прорычал он. — Найти и казнить.
Однако при упоминании о том, что фугитиварий служит Марку Антонию, решимость его, как и ожидала Фабиола, резко остыла. Брут потер усталые глаза.
— Чтоб ему сгореть. Если Антоний, этот придурок, узнает, что его подручного убили мои легионеры, он на стенку полезет. Прости, любимая. Надо придумать другой способ.
Фабиола не удивилась — на другое она и не рассчитывала. Как ни злило бессилие, приходилось дожидаться, пока средство покончить со Сцеволой само подвернется под руку. Если ее не убьют раньше.
Как она и предвидела, Брут не захотел давать легионеров на охрану Лупанария, зато разрешил ей набрать охранников сколько пожелает.
— Только не пропадай в Лупанарии подолгу, дом надежнее, — озабоченно предостерег он. — Уличные громилы — не легионеры, защиты от них не много.
Фабиола одарила любовника долгим поцелуем и, не моргнув глазом, пообещала исполнить все как он скажет. Брут, на минуту заглянув к Сексту, наконец ушел к себе, и девушка осталась одна у постели раба, освещенной неверными отблесками масляного светильника.
С тех пор как Фабиола напоила Секста маковой настойкой, он почти не приходил в себя. Лицо сделалось серо-восковым, как у всех умирающих, и когда ему случалось открыть глаза — мутный взгляд блуждал без цели. Фабиолу утешало одно: Секст хотя бы не чувствует боли. Впервые в жизни взяв его мозолистую руку в свою, она углубилась в думы. Жизнь становилась, как никогда, опасной.
Пускаться в отчаянное дело без поддержки Брута — затея почти бессмысленная. Он прав: наемные охранники выучкой уступают легионерам, да и положиться на них нельзя. Надежных людей у нее лишь двое: Бенигн и Веттий. Сцевола с его дюжиной (если не больше) головорезов опасен, как никогда, и защитить Лупанарии почти невозможно — значит, там ей постоянно будет грозить гибель. Девушка сжала зубы. Нет, отказываться от покупки Лупанария она не станет. Цезарь изнасиловал ее мать и пытался изнасиловать саму Фабиолу — где, как не в публичном доме, вербовать аристократов, способных его убить?
Секст умер ночью, пока она дремала рядом. Открыв глаза в холодном блеске зари, Фабиола виновато сжалась при виде неподвижного тела — как она могла спать, когда он умирал… Впрочем, даже в смерти Секст остался верен себе, уйдя незаметно, чтобы никого не потревожить.
С того черного дня, когда им пришлось бок о бок биться за свою жизнь, одноглазый раб был ей надежной опорой, и теперь, особенно в ближайшие недели, Фабиоле будет отчаянно не хватать его присутствия и его виртуозной манеры обращаться с мечом. Вспомнив лицо Сцеволы, напавшего на них в храме, она вновь содрогнулась от страха. Может, и вправду покупка Лупанария — не лучший путь?..
Фабиола взглянула на тело Секста.
Отказаться от сделки — значит остаться в живых. Но при этом отдать победу Сцеволе. И тогда смерть верного слуги будет бессмысленна.
— Я за тебя отомщу, Секст, — прошептала Фабиола. — Любой ценой.
Убедившись, что погребение Секста готовят должным образом, Фабиола занялась делами Лупанария. Вначале она, сопровождаемая отрядом легионеров, заглянула в базилику — крытый рынок на главном Форуме. В толпе ростовщиков, писцов и предсказателей она отыскала осанистого юриста, которого рекомендовал ей Брут, и с удовольствием услышала от него, что договор с Йовиной юридически безупречен. Получив от неопрятного писца две заверенные копии купчей — для себя и Йовины, — Фабиола отнесла оригинал в ближайший банк.
Там же, в роскошном помещении среди фонтанов, греческих статуй и урн, она предъявила выданный ей Брутом пергамент, по которому ей обеспечивался кредит на сто семьдесят пять тысяч денариев. При виде суммы глаза банковского служащего чуть не вылезли на лоб: такие деньги — и женщине? Вслух он, разумеется, ничего не сказал — лишь удостоверился у начальника, что печать Брута подлинна, и приступил к составлению документа, затребованного уверенной молодой красавицей.
Получив убористо написанный текст, Фабиола пробежала его глазами — по этому договору Йовина получала семьдесят пять тысяч денариев, половину обещанной платы. Даже в таком виде это было целое состояние, которого несколько лет назад Фабиола и вообразить бы не могла. А теперь Брут свободно позволял ей распоряжаться всей суммой и даже предложил было больше, однако Фабиола, старательно выказывая равнодушие к деньгам, отказалась: нынешних денег с лихвой хватит на то, чтобы нанять гладиаторов, уличных бойцов, членов коллегий — всех тех, кого Бенигн и Веттий будут набирать для защиты Лупанария.
— Мне нужны еще и наличные, — заявила она служащему.
— Сколько, госпожа?
— Двадцати тысяч денариев, думаю, хватит, — задумчиво ответила девушка. Чем реже придется ходить в банк, тем лучше: легионеры сопровождают ее не всегда, да и от Лупанария путь неблизкий, лишний раз не наведаешься. — Половину в сестерциях.
Служащий озадаченно захлопал глазами: в их солидном заведении клиенты чаще обходились кредитными письмами, подобными тому, которое он только что составил.
