не сохранились, кроме одной, изображающей Харона: демона подземного царства чтили даже римляне. Такое варварство убедило гаруспика, что Этрурия окончательно канула в небытие и цивилизация его народа навечно потеряна для потомков. Он вдруг почувствовал безмерное одиночество — и вспомнил о Ромуле. И о цели своего путешествия.
Выкопав бронзовую печень, он отнес ее в горы, надеясь заглянуть в будущее. Тщетно. Внутренности тучного ягненка, пойманного по пути, тоже ничего не открыли. В порыве отчаяния Тарквиний разразился бранью, обращаясь к грозовому небу и нескольким парившим в нем стервятникам, однако тут же, опомнившись, почувствовал себя последним глупцом. И лишь когда он успокоился, к нему пришло единственное за весь путь откровение.
Гаруспик увидел себя в Риме, неподалеку маячила одинокая фигура Цезаря, над головой сгущались зловещие тучи. Затем он увидел Ромула и Фабиолу и окончательно уверился в том, что они дети Цезаря. В лицах обоих проступала печаль, встревожившая Тарквиния: близнецам грозит опасность? Неужели от Цезаря? Почему?.. И вдруг с неожиданной ясностью гаруспик осознал, что должен вернуться в Рим.
Прежде чем распрощаться с Цецилием и латифундией, он зарыл бронзовую печень рядом с гладиусом Тарквина. Возьми он реликвии с собой, они будут слишком бросаться в глаза, а правитель вроде Цезаря дорого бы дал за право обладать таким оружием. Гаруспик надеялся, что в будущем сумеет передать кому- нибудь знание о том, где они скрыты. Уходя из родных мест на юг, он уже знал, что больше сюда не вернется.
В Риме Тарквиний тут же наведался к Лупанарию — посмотреть, нет ли перемен. Зрелище вышвырнутого на улицу прорицателя вознаградило его сверх меры. Стало быть, Фабиола ищет знаний о будущем — и не ради забавы, ведь шарлатанским россказням она не поверила. Тарквиний вскочил на ноги и, поминутно забывая о принятой им роли уличного дурачка, устремился вслед прорицателю. Сочувственно пошептать на ухо, сунуть монету-другую — и он, возможно, узнает о сестре Ромула то, что ему нужно!
Если уж боги отказываются помогать, придется добывать сведения самому.
Первый триумф Цезаря знаменовал победу над Галлией. Хотя ни Ромул, ни остальные легионеры Двадцать восьмого, набранные в особую центурию, не участвовали в галльской кампании, они обязаны были сопровождать диктатора в качестве почетной стражи. Подготовка ко всем четырем триумфам заняла несколько недель. Каждое утро вся особая центурия, семьдесят два ликтора и сотни солдат из разных легионов собирались на Марсовом поле — обширной равнине к северо-западу от Рима, где распорядитель празднеств часами заставлял их упражняться. Солдаты ворчали, однако никто не протестовал: в конце концов, жизнью они тут не рискуют, а Цезарю ведь нужно, чтобы триумф прошел четко и гладко.
Ромулу и остальным не позволяли самостоятельно покидать загородный лагерь, кроме как по службе, так что пуститься на поиски Фабиолы или Гемелла ему не пришлось. Отчасти это даже утешало. Юноша слабо представлял себе, с чего начинать. В Риме ведь почти миллион жителей! Да и откуда ему знать, в столице ли сейчас Фабиола? А разорившийся Гемелл вряд ли живет в том же доме, где вырос Ромул. Теперь, когда мечта вернуться на родину наконец исполнилась, от такой беспомощности опускались руки. Правда, к радости Ромула, уставшего от вечных горьких мыслей, и чувство вины, преследующее его из-за Бренна, слегка притупилось.
Бешеный ритм города тоже отвлекал от дум. Где бы ни появлялись Ромул с товарищами, их приветствовали как героев, дети не давали проходу и клянчили потрогать гладиус или щит, благодарные матроны норовили сунуть в руки фрукты, хлеб или чашу вина, старики призывали на легионеров благословение богов. Ромул, выросший в столице рабом, к такому не привык: рабов замечают лишь тогда, когда посылают с поручением или пинком отшвыривают с дороги. Чувствовать себя героем-завоевателем было в новинку, и после тяжких лет, полных лишений и опасности, он спешил насладиться благами мирной жизни.
Триумфы Цезаря привлекли в Рим десятки тысяч крестьян, чьими палатками пестрели теперь даже мельчайшие уголки Рима, и диктатор, неподражаемый в своей щедрости, через день устраивал пиры для всех желающих — тысячи столов, установленных на форумах, ломились от яств и вина. В амфитеатре Помпея что ни день публике представляли то состязания атлетов, то колесничные гонки, то сражения; для охоты на диких зверей привезли сотни львов, поговаривали даже о морской битве, которую устроят на специально запруженном участке Тибра.
Гладиаторские бои, что неудивительно, вызывали у Ромула двойственное чувство. С одной стороны, он люто ненавидел и ланист, посылающих людей умирать на арене, и зрительские толпы, жаждущие крови. С другой — его до сих пор грели воспоминания о дружбе с Бренном, зародившейся в лудусе, и о выигранных на арене боях. Мысли о гладиаторских зрелищах тревожили Ромула еще и тем, что, уйди он из армии, нужно будет зарабатывать на жизнь, а он умеет лишь сражаться: гладиатором на арене или солдатом в армии. От круговорота дум чуть не лопалась голова, и хлопоты о заработке, как и поиск Фабиолы, Ромул предпочел отложить на потом.
Первый триумф запомнился Ромулу надолго. На рассвете процессия выстроилась на Марсовом поле: предваряемый семьюдесятью двумя ликторами — по двадцать четыре на каждый срок диктаторства, — Цезарь ехал на великолепной четвероконной колеснице, одетый в белую тогу с пурпурной каймой. Лицо его было выкрашено в красный — цвет победы, над головой раб держал лавровый венок. При виде Цезаря, великого полководца-победителя, легионеры вместе с Ромулом довели себя до хрипоты, выкрикивая приветствия, и остановились лишь после вмешательства распорядителя.
Особая центурия под одобрительным взглядом Цезаря прошагала вперед; начищенные шлемы, кольчуги и умбоны щитов блестели как золотые. За почетной стражей маршировали ветераны галльской кампании, прошедшие с Цезарем от Альп до северного моря и выигравшие десятки опаснейших битв — отборные солдаты Пятого, Десятого, Тринадцатого и Четырнадцатого легионов, любившие Цезаря как отца и готовые идти за ним хоть в Гадес.
За ними следовали невольники — двести галлов, выбранные из сотен тысяч захваченных в плен. Впереди, закованный по рукам и ногам в тяжелые кандалы, шел Верцингеторикс — доблестный вождь, возглавлявший борьбу галлов против римлян. После шести лет плена от него осталась лишь тень: косматый, обросший бородой, он ничем не напоминал прежнего мужественного воина, в потухших глазах читалось лишь безмерное страдание. Вслед за пленными тянулись повозки с добычей — мечи, топоры и щиты покоренных галльских племен, а также золото, серебро и прочие ценности. На отдельных повозках были укреплены картины, изображающие подвиги Цезаря, и плакаты с сухим перечнем заслуг: число убитых врагов, количество выигранных битв, размер завоеванных для Рима территорий.
Цезарь, наслаждаясь восторгом толпы, ехал позади.
Однако величественное зрелище едва не нарушилось в самом начале: на въезде в город у колесницы Цезаря переломилась ось. В толпе раздались суеверные возгласы, однако диктатор, сохраняя полнейшее хладнокровие, тут же швырнул по большому кошелю ближайшим зрителям и велел привести запасную колесницу. Ромул с товарищами только посмеялись над тем, как легко толпа забыла о дурной примете. Их собственная тревога улеглась лишь при виде смирения Цезаря, когда в конце триумфального марша полководец прибыл к храму Юпитера на Капитолийском холме. Чтобы отвратить от себя злосчастье и неудачу, Цезарь преодолел храмовые ступеньки на коленях, под ликующие возгласы солдат. После того как он совершил обряды, видные сенаторы и высокопоставленные нобили выступили вперед, осыпая диктатора хвалебными речами, превозносящими его невиданные заслуги при покорении Галлии. Последним приношением в честь главного бога государства стала ритуальная казнь Верцингеторикса.
Жаждавшая крови толпа взвыла от восторга, у Ромула же сжалось сердце: в его представлении воин достоин более благородной смерти, чем простое удушение. Глаза галльского вождя, полные ужаса, и багровое лицо с распухшим языком еще долго не шли у юноши из головы, и в попытке забыть виденную казнь Ромул напился до бесчувствия. Они с Сабином, как и остальные легионеры почетной стражи, в полной мере воспользовались щедростью Цезаря и засели в том углу овощного форума, где для них, восьмидесяти легионеров, были приготовлены два десятка столов с мясом, хлебом, оливками и вином. Хоть и разбавленное по римскому обычаю, вино в таких количествах немилосердно ударяло в голову, и солдаты вместе с Ромулом, окончательно почувствовав себя дома, совершенно расслабились и принялись рвать мясо зубами, прихлебывая вино прямо из кувшинов.
Угощение состояло не только из еды и выпивки: римские женщины слетелись на героев Цезаря как
