и забыл совсем! — лицо Санича напоминало довольную физиономию сытого кота, который выловил всех мышей, плотно отобедал и теперь, нежась, урчал в уютном кресле.
— Да уж, тут забудешь, когда тебя подозревают и в предательстве, и в воровстве и прочая, прочая, прочая. Да и подозревают-то тебя люди, с которыми ты бок-о-бок, и днем и ночью… Как в дешевом шпионском фильме, только в роли шпиона-диверсанта ты сам. Думаю, сегодня я не только на опытное производство не пойду, я вообще поеду домой. По парку погуляю, а на ночь — коньячку.
Они тепло распрощались и Бунин, даже не заходя к себе в кабинет, уехал домой.
Не проехав и полпути, Бунин остановил машину. Он заглушил мотор и замер, держась обеими руками за руль. Его неожиданно затрясло. Повинуясь рефлексу, рука сама включила «аварийку».
Сегодня он «сорвал банк», вернее, банк сорвал кто-то для него и этот кто-то скоро придет, чтобы получить «за труды». «Что ты сам себя обманываешь, теперь ты, Степан Борисович Бунин, весь „с потрохами“ принадлежишь нефтяному олигарху Беленину, ты Степа — его раб до скончания твоих дней».
— Пока его, а там посмотрим… — вдруг прозвучал невнятный голос у него в голове. Дрожь резко прошла.
— Что это? — не хватало еще раздвоения личности, — мысленно одернул себя Бунин. Главное — он жив, жив и относительно свободен. Да, «по горло» проблем, но их он решит, не из таких передряг вылезали… Стоп! А из каких передряг я уже вылезал?
Все перед глазами заволокло туманом, и неожиданно накрыло глубоким сном.
Степан пришел в себя часа через два. Нехотя разлепил глаза и огляделся по сторонам. Машины проносились мимо. Никого не интересовала машина у обочины с включенной аварийкой, в которой спал мужчина. Грудь болела в том месте, где в нее упиралось рулевое колесо.
Домой он решил не ехать, нашел за Парком Победы небольшой ресторанчик, где были отдельные кабинеты, заказал литр коньяка, немудреной закуски, кинув официанту: «Самое съедобное на Ваш вкус». Вкус у официанта оказался «с претензией» или ресторан был какой-то особый. На столе появилось блюдо с рисом, обильно сдобренным овощами и огненными специями. На блюде с рисом лежали куски неизвестного ароматного нежирного мяса величиной с кулак. К этому была подана литровая миска с концентрированным до коричневы бульоном. Не успел Бунин удивиться, как принесли блюдо с крупно нарезанными свежими овощами, пучками зелени и тарелку лепешек. И совершенно неожиданно большое блюдо с ассорти французских сыров. Обслуживал его официант, видимо, бывалый, потому что вместе с коньяком он принес стакан, сразу оценив состояние посетителя.
— Отлично, в самый раз — оценил по достоинству прозорливость официанта Степан, — Сколько с меня? Я хотел бы расплатиться сразу, чтобы потом не было проблем.
Когда сумма была озвучена, он достал деньги, сложил их в папочку со счетом, потом добавил к ним еще пятнадцать тысяч: «Это Вам „на чай“ и, пожалуйста, если я „заболею“ — меня и мою машину вот по этому адресу». Он быстро написал на салфетке свой домашний адрес и опрокинул внутрь первый стакан…
Обслуживание в ресторане оказалось на «высшем уровне» — официант лично отнес его в машину, дотащил тело Бунина до квартиры и, открыв дверь, уложил профессора на диван.
Беленин позвонил поздно вечером. Степан к этому времени уже успел проснуться и теперь нехотя трезвел.
— Степан Борисович, ты говорить-то в состоянии? — хохотнув, спросил олигарх.
— Местами… — прохрипел Бунин.
— Через час выходи погулять. Мой водитель подхватит тебя. Есть важный разговор…
Пятнадцать минут под душем, стакан горячего очень сладкого чая с лимоном и из зеркала на Степана уже смотрело лицо с осмысленным выражением. Глаза были красными, круги вокруг глаз — синими, а лицо — белое, прямо, российский спортивный фанат-патриот.
Дождь, который вяло «сыпал» весь день, к ночи усилился. Зонт не спасал ноги от капель дождя, и они быстро промокли. Но Бунин этого не замечал. Мысль о том, что теперь он стал «рабом», вещью, не давала ему покоя. Всегда, считая себя если не сверхчеловеком, то уж точно одним из лучших представителей интеллектуальной элиты, он смотрел на окружающих свысока, какое бы они положение не занимали и каким бы количеством нулей ни исчислялись их состояния. Теперь он превратился в фигурку на чьей-то «шахматной доске». Перед глазами нарисовалась сюрреалистическая картина, на которой огромная рука двигала указательным пальцем крошечных живых людей по бескрайней шахматной доске. Бунин даже физически ощутил, как огромный указательный палец толкает его в поясницу. Его трясло то ли от промозглого мокрого ветра, то ли от осознания своей ничтожности, то ли от банального страха.
Неприметная серая «девятка» аккуратно притормозила рядом со Степаном, совершенно его не забрызгав. Водитель приоткрыл окно:
— Хозяин, могу подбросить до БЕЛЕНИНО. «Синенькая» и через полчаса будем на месте, — хриплым голосом бывалого «бомбилы» пробасил он.
До профессора не сразу дошло, куда приглашает его лихой добытчик случайного заработка. Воровато оглянувшись, он быстро шмыгнул на заднее сиденье прокуренного салона.
Водитель, молча, гнал по ночной Москве. Вечерние пробки уже рассосались, и стрелка спидометра дрожала у сотни. В начале Бунин постоянно оглядывался, но постепенно успокоился и в задумчивости стал смотреть в исполосованное следами капель окно. Вопреки его ожиданиям машина явно направлялась в центр. Быстро проскочили Кремлевскую набережную, свернули на Бульварное кольцо, и немного поколесив по Арбатским переулкам, въехали в глухую, неосвещенную подворотню.
— Вам, туда, Степан Борисович, — сообщил водитель и указал на одинокую металлическую дверь, которая оказалась прямо перед дверцей Бунина.
Дверь была приоткрыта, и свет, который проникал из щели, был единственным источником, освещающим пространство. Стоило Степану захлопнуть дверцу машины, как она тут же уехала, обдав его едким выхлопом. В подворотне стоял застарелый запах мочи и кошек. Влажный воздух придавал запаху особую остроту, и ощущение одиночества совершенно накрыло его.
В этот момент дверь приоткрылась, и знакомый голос раздался из глубины помещения:
— Не ожидал от тебя, Степан, такой нерешительности, не ожидал, — дверь широко распахнулась, и в проеме обозначился Беленин в клубах сигарного дыма с бокалом коньяка.
Бунин шагнул навстречу олигарху.
Помещение, в которое он попал, представляло собой нечто удивительное. Все говорило, что когда-то здесь находился парадный вход в особняк или, на худой конец, микродворец. Во всяком случае, в наличии была вся атрибутика: небольшой, но достаточно просторный зал, колоннады вдоль стен, в глухом сумраке виднелось помещение для гардероба. Широкая мраморная лестница, расположенная напротив входа в другом конце зала, раздваиваясь, вела наверх. Возможно, к созданию этого архитектурного чуда приложил руку сам Федор Осипович Шехтель — рисунок цветного мрамора гармонично сочетался с изысканным модерном лестницы. Плафон потолка был украшен яркими картинами с более чем нескромным содержанием.
Бунин даже достал носовой платок, чтобы, протерев очки, получше рассмотреть эту странную роспись, в которой переплелись мастерство художника и неприкрытая непристойность.
— К сожалению, это все, что осталось, — привел его в чувство насмешливый голос Беленина, — здесь, сто лет тому назад находился один из самых роскошных и закрытых борделей. Исключительно для самых избранных и привередливых. Вот, хочу отреставрировать и возродить былую славу отечественной секс-индустрии.
— Вы удивитесь, Степан Борисович, эту красоту с видом на Бульвар я приобрел у военных буквально за бесценок. В последние годы Советской власти здесь размещалась какая-то их контора. Когда мой риэлтор, который мне недвижимость в столице подыскивает, про домик этот доложил, поверите ли, сам приехал, полюбопытствовал и, конечно же, купил.
Более того, никто не знает, что особнячок мой. Очень удобно — самый центр Москвы. Переулки вокруг
