Коронка в пиках до валета

Начиналась ругань с 'купцом' на всевозможных языках. Эта отборная ругань в рупор и без рупора иногда, казалось, покрывала рев ветра и моря. Потом корабли благополучно расходились, и страсти на капитанском мостике утихали до новой встречи.

В Немецком море ветер не стих, но переменился – сделался противным. Чтобы добраться до Портсмута, пришлось десять дней болтаться в море, лавировать, то подходя к самому берегу Англии, то уходя чуть ли не к берегам Голландии.

- Завтра утром, надо думать, дойдем до Портсмута, – сказал наконец штурман Иван Иванович. – Отоспимся. Тяжелый был переход, черт возьми!

У берегов Англии

Раннее утро. Еле брезжит рассвет. На баке бьют две склянки (пять часов) – время, когда встает вся команда. Боцман прикладывает руку к околышу фуражки, одетой на затылок, и торопливо спрашивает вахтенного начальника:

– Прикажете будить команду, ваше благородие?

- Буди, – говорит вахтенный, для проверки поглядывая на свои часы.

Долгий протяжный свист дудки и отчаянный крик: 'Вставать! Койки убрать! Живваа!'.

Через десять минут вся команда, умытая и одетая в рабочие рубахи, стоит уже во фронт и хором подхватывает словам молитвы. После молитвы – завтрак – каша, с сухарями чай. Потом начинается генеральная чистка палубы. Боцмана и унтер-офицеры поощряют матросов крепкими и замысловатыми ругательствами, а иной раз и зуботычинами. Матросы скребут палубу камнями, скребками, голяками, песком… Метут, обливают палубу водой из парусиновых ведер и из брандсбойтов. После уборки палубы берутся за такелаж, за орудия. Подтягивают ослабевшие снасти, закрепляют веревки… Толченым кирпичом, пемзой, тряпками чистят на корабле все медные части, а также и орудия, все должно гореть, как огонь!

Среди этой толпы суетящихся матросов, боцманов и унтер-офицеров катается с одного конца фрегата до другого кругленький старший офицер Степан Степанович Гнедой. Добрый он человек, но так и лезет всюду с кулаками! Любит драться! Считает это принципиально необходимым. Сегодня он волнуется особенно. Еще бы! 'Диана' входит в английский порт, пройдет мимо военных английских судов!… Там во все глаза будут смотреть, в каком порядке русское судно! Поэтому на такой экзамен 'Диана' должна явиться в полном блеске: реи должны быть вытянуты, как стрелы, паруса натянуты. Надо молодцом стать на якорь! Надо паруса спустить не более как в четыре минуты. С шиком чтоб!

- Это что? – с ужасом, выпучив глаза, не кричит, а хрипит Степан Степаныч, показывая унтер-офицеру на палубу…

– Пятно, ваше высокоблагородие! – отвечает с трепетом унтер-офицер, на всякий случай отводя свою усатую физиономию подальше от кулаков недовольного начальства.

- Выскоблить!! Чтоб его не было! – орет старший офицер и вдруг закидывает голову кверху: показалось, что какой-то 'конец' не закреплен – болтается! Так и есть, болтается!

– Что ээто? Что ээто? – не своим голосом вопит Степан Степаныч и в полном отчаянии хватается за голову. – Уморить меня хотите?! Черти! Дьяволы! Позор! Посрамление! Англичанам на посмех! Марш наверх! Закрепить конец! – и он хватает первого попавшегося матроса за шиворот. – Марш наверх, ссукин сын! Мерз… – до конца он, однако, не доругался, так как оказалось, что за ворот он держит… князя Холмского. Тот босиком, в грязной рабочей куртке, как раз около него тер палубу шваброй.

Увидев, кого он зацепил, Степан Степаныч совершенно растерялся и даже нечаянно первый руку к козырьку приложил.

– Извиняюсь, князь, – сконфуженно пробормотал он.

- Я – рядовой, ваше высокородие, – отвечал Вадим, вытягиваясь перед начальством и отдавая честь у козырька, – а потому вы вправе меня не только называть сукиным сыном, но и по зубам бить, – и, сделав поворот налево-кругом, он полез на ванты к проклятому 'концу'.

Этот эпизод совсем испортил и без того дурное настроение старшего офицера. Он посмотрел растерянно вслед Вадиму и вполголоса выругался по- матросски, крепко и заковыристо. Боцман крякнул и из сочувствия к начальству сказал:

- Есть, ваше высокоблагородие!

– Черт их возьми, – ворчал старший офицер, отходя в сторону, – сажают на судно этих графчиков, да князьков, да еще разжалованных! Сегодня он –