— Ну, если на попутном, то можно поверить. Вы летчик?
Вопросы задавались бесцеремонно. Через полчаса женщина знала всю мою биографию. Удовлетворив свое любопытство и узнав, что я приехал внезапно, она поспешила будить сестру.
Через несколько минут послышались торопливые шаги. Люда, не скрывая восторга, бросилась меня обнимать и потащила к себе. Девушки уже успели одеться.
— По тревоге поднял? — сказал я, входя в уютную, чистенькую комнату.
Сестра засыпала меня вопросами, а девушки деликатно молчали, готовя завтрак.
— Хорошо, что заехал, сегодня у нас университетский вечер, будет очень весело, — радовалась сестра.
— Вечером я буду подъезжать к Красноярску. Сестренка огорчилась:
— Да ты что? Останься хотя бы дня на два.
Но я не остался. Мы позавтракали, я проводил сестру до университета и надолго расстался с ней. Встретились мы только после войны.
На другой день я был дома. Все тут знакомо, как прежде. Даже собака во дворе — та же. Сначала она тявкнула, но, узнав, бросилась ко мне, пытаясь лизнуть в лицо.
— Лейб-гвардии рядовой команды разведчиков его величества полка, — вытянувшись, доложил отец, как только я переступил порог. Я обратил внимание на его выправку — отличная. Даже капитан Львов не нашел бы, к чему придраться.
Мать молча кинулась мне на грудь, смеялась и плакала от радости. Потом отодвинулась, оглядела с ног до головы и сказала отцу:
— Видишь, лейб-гвардия, сын-то по-старому — офицер, он теперь командир над тобой, — пошутила она.
— Точно, офицер, — согласился отец. — Только летчиков мне не приходилось тогда видеть.
— Ты почему же не предупредил? — с укором спросила мать. — Мы с отцом только что вспоминали и тебя и Люду. Разъехались и оставили нас, стариков, одних.
— Надолго? — спросил отец.
— На месяц.
— Значит, в отпуск. На комбинат сходи, такую махину отстроили! Когда-то там луг был, скот пасли, а теперь и места того не узнать.
— А труба-то день и ночь дымит, погляжу на нее — и тебя вспоминаю, — добавила мать.
— Давай, мать, на стол накрывай, корми с дороги, — сказал отец.
— Ах, батюшки, — спохватилась она, — я и забыла, старая. А ты тоже хорош — нет чтоб напомнить.
— А кто тебе подсказал? Садись, Анатошка, за стол — соловья баснями не кормят.
После завтрака отец собрался на работу.
— Может быть, вместе пойдем? В цеха заглянешь, друзей повидаешь.
Отцу не терпелось пройти по улице с сыном-летчиком. Я понял его желание, быстро оделся, и мы ушли.
— Не холодно в фуражке-то? — спросил он, выходя из дому.
— Не замерзну, — уверенно ответил я.
— Вот это по-нашему, — одобрил отец. — Я, когда молодым был, в любой мороз без рукавиц ходил и шапку не завязывал.
Здороваясь со знакомыми на улице, отец с гордостью говорил:
— Сын приехал — летчиком стал, вот идет комбинат посмотреть. Отец тележного скрипа боялся, а сын на самолете летает…
— Ты, Леонид Иванович, в молодости-то сам орлом был, — хвалили его знакомые. — Не зря говорится: от орла родится орленок, а от порося — поросенок.
Приятели отца здоровались со мной подчеркнуто уважительно, называли по имени и отчеству. А батя даже в проходной задержался дольше обычного — перебросился словечком с вахтером.
Комбинат теперь работал на полную мощность. Из первых строителей почти никого не осталось. Только в механическом цехе нашлись знакомые. Встретили они меня сердечно, интересовались моей профессией, расспрашивали о полетах на истребителе.
С секретарем комсомольской организации мы обошли всю территорию. Посмотреть было на что. Слух радовал ровный заводской шум, пахло свежей сосной.
— Все это нашими руками создано, — не без гордости говорил секретарь. — Помнишь, в каком клубе мы собирались? Теперь у нас настоящий дворец.
Я понимал и разделял его гордость.
— А помнишь, как в половодье работали? Дружный у нас был коллектив, — задумавшись, сказал комсорг. Помолчал и добавил: — Вот как получилось: был строитель, а теперь — истребитель… Что у вас нового слышно о фашистской армии? Мне кажется, что Гитлер наших границ не минует.
Ну что я мог ему ответить? Сам знал не больше чем он. Сказал, что, если фашисты полезут, ударим так же, как по самураям.
Вечером, закурив после ужина самокрутку, отец потребовал:
— Докладывай, как служба идет, какие теперь порядки в армии?
Рассказывать пришлось подробно, он не любил скороговорок. Отец слушал внимательно, интересовался каждой мелочью, сравнивал мою службу со своей солдатчиной.
— В боях с японцами, значит, не участвовал, — сказал он с некоторым разочарованием.
— Нет, не пришлось, учился летать.
— Ну понятно, что-нибудь одно. А как у нас самолеты в сравнении с, неприятелем, если не секрет?
— Чего же ты, миленький, не предупредил, когда с востока проезжал? Повидались бы, — вставила молчавшая до этого мать.
— Не предупредил, значит, нельзя было, дело военное, — ответил за меня отец. И требовательно посмотрел на меня, ожидая ответа на вопрос о самолетах.
— Если японцев побили, значит, лучше, — ответил я.
— Это верно, — согласился отец. — Лишь бы оружие было лучше, а солдат наш всегда был крепче. На германском, бывало, у нас артиллерии — кот наплакал, а стояли. Он замолчал и задумался, глядя перед собой, а когда поднял голову, со вздохом сказал:
— Рано или поздно, а воевать и тебе придется, сыпок. Без войны не обойтись.
Меня война не страшила, по-настоящему я ее и не представлял.
— При современном оружии война будет страшная, — сказал он, — не то что в четырнадцатом. Я вот с одним человеком говорил, он сказывал, что фашисты могут начать войну в любое время.
— Справимся. Самураев разбили и фашистов разобьем, — бодро ответил я.
— Разобьем-то разобьем, да народу много поляжет, — задумчиво продолжал отец. — Но уж если начнется, и в бой пойдешь — будь впереди, пример показывай. Смелого пуля боится. Когда идешь впереди и чувствуешь, что за тобой идут, и страху нет. Передовой солдат в большом ответе: он идет — и тысячи идут, он залег — и все залягут, повернет назад — и все побегут… Мне в атаках не раз приходилось бывать, тут уж помогай товарищу, самого себя не жалей, тогда и тебя не оставят в беде. Тебе-то не придется ходить в штыковую, но, как я понимаю из твоих рассказов, — воздушный бой то же самое, что и рукопашная, только в воздухе. Смысл-то один.
Отец по-своему, но совершенно правильно толковал взаимовыручку, необходимую в любом бою.
Отпуск пролетел как один день. Дорог родной дом, хорошо в нем, но о товарищах тоже вспоминалось все чаще и чаще.
— Соскучился, наверное, по друзьям? — спросил перед отъездом отец.
— Есть и это, — отвечаю ему. Отец улыбнулся:
— Это хорошо, значит, народ у вас дружный, и служба не в тягость, коль скучать начал.
К вечеру я собрался. Присели на минуту по русскому обычаю — и в дорогу. На прощание отец обнял меня и со слезами на глазах сказал:
— Служи верой и правдой, не за страх, а за совесть — вот тебе мой наказ.
