расположенной южнее Воронежа. Над «илами» на разных высотах — от шестисот до полуторы тысячи метров — летят наши истребители. Если в заданном районе не окажется «мессеров», мы тоже будем штурмовать наземные цели.
Над передним краем штурмовики сделали горку и устремились в атаку. Видно, как на западной опушке леса заметались фашисты. Здесь у них стоят автомашины, бензоцистерны и полевые кухни. Воздушного прикрытия нет, — значит, можем штурмовать и мы. Выбрав цели, идем в атаку, град бомб и реактивных снарядов подкрепляем пулеметным дождем. На земле один за другим вспыхивают костры. Вскоре они сливаются в сплошное море огня. Горят автомашины и бензоцистерны, рвутся боеприпасы.
Очередной удар мы совместно со штурмовиками нанесли по западной окраине Воронежа. Нужно было разрушить кирпичные здания, превращенные противником в долговременные огневые точки. До самого вечера «илы» фугасками и реактивными снарядами уничтожали эти сооружения и засевших там гитлеровцев. Мы надежно прикрывали их с воздуха.
В этот день мы поработали особенно напряженно. Каждый из нас сделал по семь-восемь боевых вылетов. Усталость валила с ног. Стоило огромных усилий, чтобы не уснуть в самолете.
Наиболее удачным для нас, истребителей, оказался последний вылет. Встретив группу «юнкерсов», мы заставили их сбросить бомбы перед нашим передоим краем, по своей же пехоте.
Несмотря на сильный зенитный огонь противника, потерь у нас не было. Группа в полном составе пересекла линию фронта и взяла курс на свой аэродром. Солнце зашло. Штурмовиков, которые шли на бреющем, стало трудно различать на темном фоне земли.
Неожиданно самолет Простова, летевшего справа от меня, снизился метров до десяти, перевернулся через крыло и врезался в землю. Что случилось? Осколок снаряда повредил управление? А может, летчик был ранен? Я терялся в догадках, потрясенный гибелью товарища.
За время войны мне немало приходилось видеть смертей. Острота восприятия как-то притупилась. Но потеря Простова отозвалась в моем сердце резкой болью.
После посадки я доложил о случившемся. Никто не знал, почему погиб этот бесстрашный человек. И только во время ужина один из летчиков-штурмовиков помог раскрыть тайну. Оказывается, перед вылетом он попросил Простова выполнить вблизи своего самолета бочку. Возвращаясь с задания, Простое вспомнил об этом, снизился до бреющего и попытался выполнить фигуру. Но он не учел большого радиуса вращения истребителя вокруг продольной оси и задел крылом самолета за землю.
Нелепая смерть! В том, что это случилось, есть и моя доля вины. Как командир, я обязан был требовать от подчиненных строжайшего соблюдения дисциплины. У нас, к сожалению, не уделялось этому должного внимания. Мы делали упор на обучение летчиков воздушному бою, на освоение ими новых тактических приемов. Дисциплина, разумеется, неотделима от полета, от воздушного боя. Но надо было пресекать всякие проявления лихачества в воздухе, не оставлять без воздействия ни одного факта недисциплинированности…
Смерть Простова нас многому научила. Мы стали больше внимания уделять дисциплине полета. Особенно пристально следили за летчиками при возвращении с боевого задания, когда им, возбужденным боем, все кажется нипочем и хочется наслаждаться ощущением опасности…
По наземным целям
После гибели Простова в паре со мной стал летать сержант Кузьмин. Мы быстро слетались. Он понимал меня, как говорится, с полуслова, безошибочно угадывал мои намерения по эволюциям самолета. Незримые нити связывали нас не только в полете. Мы часто оставались вдвоем и на земле, вспоминали о прошлом, делились сокровенными мечтами.
Николай Кузьмин был самым молодым летчиком в полку. Смуглый, похожий на цыгана, восемнадцатилетний юноша снискал к себе любовь всего полка. Даже в кличке «Кузя» воплотилась та ласка, с которой относились к нему старшие летчики.
Первый раз мне пришлось действовать в паре с Кузьминым при налете на вражеский аэродром. В составе ударной группы мы должны были прикрыть штурмовиков на маршруте и над целью.
…До вылета остаются считанные минуты. Кузя немного волнуется, но старается не показать этого. А чего скрывать? Кто сейчас может быть спокойным? Не в гости летим. Тем более не в сумерках, а среди бела дня. На этот раз немцы могут встретить нас по-настоящему.
Привычный хлопок ракетницы. Над нами, словно сказочная птица, взлетает белая ракета.
— Запускай моторы! — командует инженер.
Аэродром наполняется мощным рокотом. Закованные в броню тяжелые штурмовики и юркие истребители выруливают на старт.
Взлет. И вот мы уже идем по заданному маршруту, миновав линию фронта, углубляемся на территорию, занятую противником. В синей дымке показались очертания аэродрома. В воздухе спокойно. Успеют ли взлететь вражеские истребители? От этого многое будет зависеть. Еще минута, и мы окажемся над целью.
Очевидно, немцы уже заметили нас и подготовились к отражению атаки: на аэродроме ни души. Сейчас их зенитчики поймают наши самолеты в прицелы, а может быть, уже поймали и ждут удобного момента. Бесконечно долго тянутся секунды перед атакой! Кажется, что скорость машины недопустимо мала.
Вдруг все на земле и в воздухе ожило. В небе засверкали цепочки трассирующих снарядов, вокруг наших самолетов появились черные шапки разрывов. Но мы не остаемся в долгу, посылаем в ответ фугасные и осколочные бомбы, реактивные снаряды и пулеметные очереди. На вражеском аэродроме то в одном, то в другом месте появляются очаги пожаров.
Подаю команду «За мной!» и снова иду в атаку. Рев мотора заглушает мой голос, но я кричу:
— Бей гадов, Кузя!
Кузьмин неотступно следует за мной, длинными очередями обстреливая зенитные пушки. Мы делаем атаку за атакой. Вражеские артиллеристы сосредоточивают весь огонь по нашему звену. Воспользовавшись этим, штурмовики и истребители непосредственного прикрытия выходят из зоны обстрела и ложатся на обратный курс. Вскоре и мы на бреющем полете скрываемся за лесом.
К концу сентября на нашем участке фронта противник прекратил атаки. Но движение в его прифронтовом тылу усилилось. По дорогам непрерывным потоком двигалась боевая техника. Что задумали немцы? Хотят возобновить наступление или создают видимость подготовки к нему, чтобы отвлечь часть наших сил со Сталинградского фронта?
В районе Острогожск — Каменка — Красное — Лиски заметно увеличилось количество зениток. Если раньше здесь находилось несколько батарей и их можно было обойти, то теперь вся эта территория прикрывалась мощным многослойным огнем. Все чаще наши самолеты возвращались с серьезными повреждениями, возросли потери.
— Штурмовикам нужно менять тактику, а нам — способы взаимодействия с ними, — настаивал комиссар.
Была созвана специальная воздушнострелковая конференция. Ее участники — штурмовики и истребители — единодушно предложили увеличить высоту полета над вражеской территорией. Кроме того, мы обязались прикрывать штурмовиков не только от истребителей, но и от зенитной артиллерии противника. Для выполнения второй задачи решили специально выделить звено.
Забегая вперед, скажу, что принятые меры позволили резко сократить наши потери от зенитного огня.
Но вернусь к тому вопросу, который оставался для нас загадкой.
Чем же все-таки объяснить усиление противовоздушной обороны в районе Острогожск — Каменка — Красное — Лиски? Летаем на разведку с рассвета до темноты, а пока не можем сделать определенных выводов.
Вот и сегодня еще до восхода солнца к нам пришел штурман полка.
— Есть, братцы, работенка, — сказал он, разложив карту. — Пойдете в прежний район. Просмотрите
