соответствующих аудиоматериалов, я пока не вижу целесообразности в проведении очной ставки.
— К трактовке аудиозаписи разговора свидетеля с моим подзащитным у нас также имеется ряд вопросов.
— Верю. Тем более что вся наша жизнь, уважаемый Иосиф Самуилович, вообще состоит исключительно из одних вопросов.
— Гражданин следователь, а вы читали книжку про Маугли? — снова не сдержавшись, угрюмо поинтересовался Быков.
— Читал, — напрягшись, подтвердил следователь, ожидая от столь странного вопроса какого-то подвоха. — Давно, ещё в детстве. А что?
— «В джунглях очень много слов, звук которых расходится со смыслом». Так говорила пантера Багира.
— Это вы к чему?
— Это я к вопросу об аудиозаписи… — тяжело вздохнул замглавы и, предупреждая возражения адвоката, поднялся. — Меня банально подставили, Олег Викентьевич. А вас, соответственно, развели. И хорошо, если вы этого пока не можете понять. Гораздо хуже — если вы этого понять не хотите… Извините, Иосиф Самуилович, но я бы хотел попросить на сегодня закончить допрос. Паршиво себя чувствую, гипертония, чтоб её…
…День, который обещал стать лучшим за последние полгода однообразной, вынужденно-провинциальной жизни Игнашевича, в итоге обернулся днём несбывшихся мечт. А ведь всё складывалось как нельзя лучше: жена с детьми уехала к тёще, у Оксанки муж свалил в командировку. Плюс вечер встречи одноклассников в Питере как формальный повод увидеться, не вызывая ничьих подозрений. Сначала увидеться, а уже после этого…
Шесть бесконечно долгих месяцев, проведенных на положении чуть ли не профессионального подпольщика в ненавистной Твери, Дмитрий Тихонович только и грезил о предстоящей встрече, согревая душу фантазиями на тему интимно-романтических кувырканий в постели с первой школьной любовью. Которая, как известно, не ржавеет, а напротив — с годами покрывается патиной ностальгических воспоминаний с тонким, едва ощутимым ароматом мускуса. Даже сейчас, в «обезьяннике» ЛОВДТ, одного только воспоминания о мягком податливом Оксанкином теле оказалось достаточно, чтобы Дмитрий Тихонович ощутил прилив известного возбуждения в паху.
«Обломали весь кайф, с-суки! — вполголоса выругался Игнашевич и брезгливо покосился на сидящего в противоположном углу старика-бомжа, рубашка которого была сплошь в бурых пятнах: не то краски, не кто крови. — В бомжатник засунули, твари! Еще не хватало здесь туберкулезную палочку подцепить. Или того хужее, СПИД. Кто знает, откуда и что за кровушка на этом убогом?»
Забряцали ключи, открылась с мерзким скрипом дверь, и в «обезьянник» вошли Холин и дежурный экскурсовод по заведению транспортный опер Сергей Лисицын. Бомжик на их появление никак не отреагировал, видимо, давно смирившись со своей участью. А вот Игнашевич, напротив, поспешил придать лицу участливо-покорное.
«Может, все-таки явят милосердие и отпустят? Попастись с Оксанкой?
— Игнашевич, каким образом вы узнали о сегодняшней встрече выпускников? — хмуро поинтересовался Холин.
— В интернете прочитал. «Вконтакте».
— Вы там что, под своим именем зарегистрированы?
— Конечно, нет. Меня ведь предупреждали.
— Прекрасно. Где назначена встреча?
— Кафе «Вечер», на Таллиннской. Общий сбор — в семь вечера.
— Дважды прекрасно. В общем так, Дмитрий Тихонович: билет мои транспортные коллеги вам обменяли. Поезд уходит сегодня в 20:15, вас проводят и посадят. А до этого времени, для вашего же спокойствия, побудете здесь.
«Вот тебе, бля, и милосердие!»
— Вы что, с ума сошли?! Я не намерен сидеть в этом вонючем бомжатнике! Вы… вы не имеете права! Я… я буду жаловаться!
— Да ты, братан, настоящего бомжатника не видел! — искренне обиделся за своё заведение Лисицын. — У нас здесь, к твоему сведению, стерильная уборка каждые двенадцать часов. С дезодорантом…
— Что, неужто правда с дезодорантом? — не поверил Холин.
— Вот те крест! Мы два месяца назад контейнер с контрафактным парфюмом тормознули. Большую часть утилизировали, но пару ящиков оставили. Для внутренних нужд.
— Толково придумано!
— А как ты хотел! У нас учреждение солидное! — расцвёл Лисицын и дорожелательно успокоил Игнашевича: — А напарника ты не опасайся. Иван Демидыч у нас человек тихий, можно даже сказать божий. Правда, Демидыч?
Насупившийся бомжик в ответ буркнул что-то неопределенное и закрыл глаза, давая понять, что к разговорам не расположен.
— И ещё! По поводу «не имеете права»! — рыкнул Холин, явно не разделявший благодушного настроения принимающей стороны. — Делал бы всё по уму, как велено, мы бы тебя чин-чинарем встретили: к месту доставили, из места забрали. Еще бы и одноклассницу под тебя положили. — После этих слов Игнашевичу сделалось совсем неуютно, словно бы мент читал его потаённые мысли и видел его насквозь. — А ты решил быть хитрее папы Римского. Вот теперь посиди и подумай. В другой раз соображать будешь. Всё, адьё. Пишите электронные письма.
— Твари! Менты! Ненавижу!
Холин равнодушно пожал плечами и вышел. Вслед за ним, позвякивая ключами, направился Лисицын. Запирая дверь, он полюбопытствовал:
— Слышь, дружище. А че за служба у вас? Никогда про такую раньше не слышал.
— Ну, не ты один такой серый.
— Поделился бы, рассказал какой вы масти?
— То история долгая, — уклончиво ответил Холин. — Не одну кружечку можно успеть выпить.
— А ты что, торопишься? — понял намёк Лисицын. У которого, к слову, у самого с утра трубы горели.
— Да вроде не особо. А ты что, приглашаешь?
— Ну, вагон-ресторан не обещаю, но привокзальный буфет могу устроить. Как говорится, за содружество родов войск. Пять минут подождешь?
— Не вопрос.
— Тогда через пять минут встречаемся у турникетов. И молодого своего бери. Чтобы число ровным было.
— В каком смысле ровным?
— В смысле: на троих…
…В седьмом часу Наташа и Тарас потихонечку засобирались на свиданки. На разные, естественно. Нет, конечно, в своё время Шевченко пытался подкатиться к Наталье с предложениями «крепкой дружбы», но был столь же крепко послан. Тарас, впрочем, не обиделся, потому
