Всего за час Костыль показал нам шесть «точек», где торговали героином. Шесть «точек» на крошечной территории вокруг одной-единственной станции метро!.. А отраву продают не только с квартир. Ею торгуют на рынках, в подземных переходах, в общежитиях, в школах и институтах. Торгуют в «Крестах». А на дискотеках — обязательно.
И всем хорошо — и ментам, и барыгам.
И только наркоманам — БЕСПОНТОВО.
Костыль получил вторую стоху и ушел. Я долго смотрел ему вслед. Я думал: сегодня он стреляет рублики «на жетончик» около метро. Завтра вывернет карманы у пьяного. А послезавтра? Как будет он добывать деньги послезавтра?
Для дела я взял напрокат у одного авторитетного человека не очень новый, но навороченный «лендкрузер». Если кто-то из барыг попадется очень ушлый и задумает пробить номер, то он узнает, что «лендкрузер» действительно принадлежит авторитетному человеку.
На мизинец правой руки я надел оч-чень неслабый перстень с «почти настоящим» камнем, а Сашка нацепил на шею толстую золотую цепь плетения «бисмарк»… Вот в таком виде мы и поехали по адресам.
Мы поехали по адресам, где нас, конечно, никто не ждал. Не нужны мы там. Но тут уж — извините.
Сашка нажал кнопку звонка и не отпускал, пока за дверью не раздались шаги… Потом потемнел зрачок дверного глазка… Потом неуверенно-хамоватый голос спросил:
— Кто там?
Зверев хамовато произнес сакраментальную фразу:
— Конь в пальто… Открывай, разговор есть.
Если Сашка по сценарию был «бандюган», то я — напротив — изображал неуверенного в себе «интеллигента». Я кашлянул в кулак и попросил Сашку:
— Вы повежливее, Александр.
Сашка пожал плечами, ответил:
— Это вам надо, а не мне… Я вообще могу уйти.
— Нет, нет, ни в коем случае. Я один, знаете ли… останьтесь.
Мы разыгрывали спектакль, зная, что из-за двери нас внимательно разглядывают и слушают… Сашка несколько раз несильно ударил ногой по двери. Я поморщился, схватил его за локоть, как бы удерживая. И обратился к двери:
— Виктор! Вас ведь Виктор зовут… верно?
— Нет его дома, — ответила дверь. Было ясно: врет.
— А когда будет? — озабоченно спросил я. Сашка ухмыльнулся и сказал мне:
— Чего ты его слушаешь, ассистент? Лечит он тебя.
— Лечит?
— На базар разводит, — ответил Сашка. И — обращаясь к двери: — Слышь ты, мухомор, ты не лечи. У ассистента разговор к тебе есть… Тут все чисто, без кидков и без подстав. Тему одну перетереть надо.
И все равно нам не открыли. Такой поворот не был неожиданностью… Мы с Сашкой попрепирались перед дверью и ушли. Потом мы стояли возле «лендкрузера», изображали спор. Мы знали, что за нами осторожно наблюдают из окна. Пусть наблюдают… Потом я достал трубу и набрал номер. Я звонил в ту самую квартиру, барыге Виктору. После шестого звонка трубку сняли:
— Алло.
— Виктор, — сказал я, — меня зовут Светозар Юзефович, я ассистент режиссера Худокормова. Вы же кино смотрите?
— Ну.
— Значит, и режиссера Худокормова знаете?
— Ну?
— И, наверное, слышали, что на режиссера недавно напали?
— Не, не слышал.
— Как же так? — «искренне» изумился я. Трубка промолчала, а Сашка сплюнул и по-зековски присел на корточки. Очень, кстати, точный штрих… Кто понимает, тот сразу врубится: человек у хозяина побывал. Я продолжил: — Виктор, на Яна Геннадьевича Худокормова напали вчера. Ограбили. Сняли часы уникальные… отобрали видеокассеты с исходниками нового фильма. Беда! Копий-то нету. Я готов любые деньги заплатить за часы и особенно за кассеты… Если вы что-то знаете… если можете помочь…
— Ничего я не знаю, — процедила трубка.
— Можно я поднимусь к вам? — спросил я. — Я один поднимусь, без… э-э… своего сопровождающего.
— Ну… заходите.
Я чуть не заорал: есть контакт! Но не заорал, сдержался. И пошел к барыге. На «точку», где торгуют отравой.
Барыге было около тридцати лет, взгляд — быстрый, внимательный, руки — в наколках. Я уже знал, что три года назад его прихватывали за распространение наркотиков, но до суда дело так и не дошло… Наверное, откупился. И продолжает свой «бизнес».
Путаясь, сбиваясь, я снова прогнал свою версию: ассистент режиссера Худокормова. Беда. Караул. Ограбили. Нужна помощь.
— Понимаете ли, Виктор, — говорил я горячо и страстно, — дело не в деньгах и даже не в том, что Ян Геннадьевич не держит ни на кого зла. Но — часы! Часы сами по себе не дорогие, они дороги только как память. Ян Геннадьевич готов заплатить вдвое, чтобы только вернуть часы. Вы меня понимаете?
Барыга понимал. Он все понимал, что касается денег.
— А самое главное, — продолжил я, — кассеты! Кассеты с исходниками! Если мы их не вернем — все пропало… все пропало! Полтора месяца съемок! Вы меня понимаете?
Про исходники барыга ничего не понял, но четко ухватил, что эти загадочные исходники тоже стоят денег. И немалых… И, кажется, заинтересовался.
— А я причем? — спросил он.
Я немножко помялся и ответил:
— Видите ли, Виктор… Мы навели некоторые справки… Нам не нужно вмешательство милиции… Мы никому не желаем неприятностей… Нам просто нужно найти кассеты и часы. В общем, серьезные люди (я неопределенно кивнул на окно) подсказали, что вы, может быть, сумеете помочь.
— Не знаю… Не знаю ни про какие часы. И про кассеты… Но могу поспрашивать.
В моих глазах вспыхнули стосвечовые лампочки:
— Правда?
— Я ничего не обещаю. Потрещу тут с людьми. Может, кто чего и слыхал. Позвоните завтра- послезавтра.
— Я заплачу, — сказал я.
Эта мысль барыге понравилась, и я тут же всучил ему пятьсот рублей — аванс. Потом подробно описал часы Худокормова и несуществующие «бетакамовские» видеокассеты… «Сердечно» пожал руку, заверил в своем искреннем уважении и ушел. Я всей кожей ощущал, как в голове барыги крутится слово «лох»… Ну лох так лох.
Потом была другая «точка». Там заправляла некая баба Валя. Точно так, как на моей физиономии было написано «лох», у бабы Вали стояло клеймо патологической жадности. Баба Валя — она же Валия Маратовна Мецоева — была женщиной еще не старой, лет сорока с небольшим, имела две судимости и троих детей. Видно, ради деток своих и старалась. То, что при этом она убивает чужих детей, ее, очевидно,
