упал Як, у мертвого летчика оказались документы на имя Константина Матвеева. Судьба Гаспаряна была пока неизвестна…
Вот потому летчики и сидели смурные. Полк стачивался. Пусть это было и медленно, но верно. После гибели Хашимова, не вернулся с боевого вылета сержант из второй эскадрильи Жирнов, получил новую рану и теперь где-то лечился Кучьмиев. Посылать на задание самолеты поэскадрильно уже не было возможности, вторую неделю полк летал сборной солянкой. Самолетов оставалось все меньше, а число неполадок не уменьшалось. Вдобавок на новом аэродроме начались перебои с топливом. Поговаривали, что при отступлении наши войска сожгли крупные запасы бензина, чтобы те не достались немцам. Так это или нет, Виктор не знал, но было похоже на правду.
Все в полку сильно переживали создавшееся на фронте положение, народ стал хмурым, озлобленным. Даже Виктору передалось это состояние. Он знал, что все будет хорошо и что враг будет разбит, но поневоле заражался черной меланхолией. Как мог гнал это чувство, но не всегда побеждал. Сердце зачастую оказывалось сильнее разума. Иногда ему даже казалось, что он сошел с ума и вся его жизнь в будущем не более чем фантазия. Настолько резко это сытое и безопасное далёко контрастировало с окружающей действительностью, что казалось нереальным. И в такие моменты ему становилось очень страшно…
Дорохов появился внезапно. Оглядел свое встрепенувшееся воинство, хмыкнул:
— Чего это вы тут расселись, сопли распустили, носы повесили? Вы еще «Черного ворона» затяните, курицы мокрые. А ну смирна! — рявкнул он, — Вы чего это? А ну веселее глядеть! Форму привести в порядок! Побриться и подшиться! Шишкин, ты в своих сапогах навоз выгребал? Немедленно почистить. Через три часа танцы, чтобы выглядели орлами.
— Какие танцы, товарищ майор? — спросил Евсеев.
— Обыкновенные. В соседней деревне госпиталь стоит, а там медсестры и врачи. Женщины. Ну, вы наверное, когда-то их видели. — Дорохов при этом непроизвольно улыбнулся, — Так вот, сегодня вечером едем туда с визитом, на танцы. Вести себя прилично, не нажираться. К врачихам не приставать и руки не распускать, а то знаю я вас. Саблин, тебе особое задание. Возьмешь в БАО машину и мчи в ближайший райцентр, привезешь цветов. Чем больше, тем лучше. Вот тебе, на всякий случай деньги, — комполка дал ему несколько купюр, — но лучше обойтись без них. — Летчики при этих словах засмеялись, — Ищи, где хочешь, делай что хочешь, но чтобы цветы были.
Цветы нашлись. Нашлось и несколько бутылок вина и шоколадные конфеты для угощения. Впрочем, Виктор особо не видел, чтобы кто-то из летчиков пил это вино и ел эти конфеты. Мало кто обращал внимание, что стены колхозного клуба ободраны после недолгой оккупации, что старенький патефон хрипит и иногда соскакивает, повторяя одно и тоже. Это не мешало. Главное было ощущение, что война отодвинулась куда-то далеко. Какая может быть война, когда ты молод, слегка пьян, а вокруг красивые женщины. А их было множество и на любой вкус и молоденькие медсестрички, совсем юные, зачастую вчерашние школьницы и женщины-врачи, уже постарше щеголяющие шпалами в петлицах и даже начальник госпиталя, седеющая женщина лет пятидесяти — военврач первого ранга. Нельзя сказать, что появление летчиков произвело фурор среди персонала госпиталя, от недостатка мужского внимания они явно не страдали, скорее наоборот. Но у летную братию еще с довоенной поры окружал героический ореол, а сияющие золотом и серебром награды этот ореол подчеркивали. Так что холодная неприступность у медичек продержалась недолго и вскоре стены клуба ходили ходуном, звонкий смех перебивал музыку, все общались, плясали и радовались жизни.
Танцевать Виктору вскоре надоело. Вначале он и не собирался, поскольку танцевал с грациозностью пьяного медведя, но местные красавицы этого не знали и охотно приглашали скромного летчика. Видимо их привлекал высокий рост Саблина и приятный блеск двух орденов. Правда после того как Виктор пару раз наступал им на ноги дамский энтузиазм куда-то испарялся, но соискательниц оперативно заменяли новые. Скрипели полы под десятками танцующих людей, пыль взметалась к самому потолку, менялись мелодии, лица, запахи.
Вскоре он вышел на улицу. Здесь было куда как получше — вечерняя прохлада выгодно отличалась от душного зала клуба. В ночной тьме мелькали огоньки папиросок, слышались приглушенные голоса и тихий смех. Народ активно пытался узнать друг друга поближе. Неподалеку он увидел весело беседующую с Лукьяновым девушку — медсестру. Ее лицо показалось знакомым.
— Привет, Ульяна, — сказал ей Виктор, — не узнаешь?
— Нет, — она скользнула по нему равнодушным взглядом, на секунду задержавшись на орденах.
— В марте, в Марьевке. Ты еще с подружками была. Одна такая рыженькая, а вторая кажется Вика.
— Точно, — она прищурилась, вспоминая, — точно. Летчик-герой. И не узнать тебя, — Ульяна засмеялась, и в ее прищуренных глазах появился слабый интерес.
— Вот еще у нас случай был…, — Лукьянов не собирался сдавать свою новую знакомую без боя. Одновременно, принялся яростно сигнализировать глазами, намекая, что Саблин тут лишний. Виктор понимающе усмехнулся и, подмигнув Ульяне, отошел в сторону. Соперничать из-за нее со своим комэском он не собирался.
Обратно они возвращались уже в одиннадцатом часу. Уставшие, пропотевшие, но довольные, приободренные. Пусть на короткий вечер, но летчики забыли всю горечь поражений и тяжесть отступления. Война ушла в сторону, на второй план, молодость взяла свое.
— Шишкин, — спросил Дорохов, когда они уже подходили к «своей» деревне, — а ты куда пропадал-то? Видел, как ты с одной врачихой танцевал пару раз, а потом исчез. Что за дела?
— Я эту врачиху того… жарил, — от гордости Игорь надулся как индюк.
— Да иди ты, — пока Дорохов переварил информацию, встрял в разговор Евсеев, — как такое может быть? Ты же сержант, а она военврач третьего ранга.
— Какая разница, она же женщина, — философски ответил Игорь, — что простая колхозница, что военврач — все у них одинаково. Теперь я это точно знаю.
— Она же старше тебя чуть ли не вдвое и выше на голову, — захихикал Виктор, — как ты с ней целовался-то?
— На цыпочки стал…
— Шишкин, но как? — Дорохов наконец обрел дар речи и хотел выяснить у предприимчивого подчиненного подробности. — Как такое может быть? Ты что ее раньше знал?
— Сегодня увидел впервые в жизни.
— Шишкин, — засмеялся комполка, — я тебя под арест посажу, если не расскажешь, как все было.
— Да просто все, товарищ майор, я с ней танцевал. Гляжу, а она на меня так смотрит… гм, странно. Так дети на мороженное смотрят. А потом приобняла, думал, что задушит и снова смотрит. Я тогда сразу все понял и говорю: — «А можно с вами поближе познакомиться? Очень вы мне нравитесь». И все, — довольный Игорь растянул рот в ухмылке — она сама меня в какой-то сарай отвела и там с ней почти два часа знакомился.
— Ну, ты и дурак, Шишкин, — со смесью зависти и удивления сказал Дорохов. — А если бы ты ее не так понял? Мог бы и по морде получить, а то и похлеще. Закатила бы она скандал, всем бы праздник испортил.
— Не закатила же. Я знал, что выгорит, — под осуждающим взглядом командира Игорь лихо сдвинул пилотку на бок. — Пусть теперь вспоминает летчика, может и не залетит. Гы-гы-гы.
— Старший сержант Шишкин, — тон майора стал официальный, — как выйдем из боев — пойдете под арест. Суток на десять. За неуважительное отношение к старшим по званию. И за дурость. Совсем распоясались.
Шишкин козырнул. В темноте не было видно его лица, но Виктор не сомневался, что он ничуть не раскаивается в содеянном. До ареста еще нужно дожить, а военврач, настоящая и теплая женщина, уже была и возможно еще будет…
Небо наполнилось чужим басовитым гулом, и вскоре над головой возникла пятерка легких одномоторных бомбардировщиков Су-2. Прямо над аэродромом, сохраняя строй, они заложили широкий плавный вираж, ожидая взлет истребителей прикрытия. Подтверждая их ожидания, с КП стартовала зеленая ракета — команда на вылет. Четверка Яков начала разбег.
Прикрывать бомбардировщики Виктор не любил. Тяжкое это дело — прикрытие. Летишь, выписываешь
