Виктору и пилотам его звена удалось выбраться в город. Зрелище потрясло. Саблин видел Ростов довоенный, утопающий в зелени садов с работающими заводами гигантами. Он хорошо помнил Ростов из будущего: шумный, суетной, сияющий огнями, с вечными автомобильными пробками. Сейчас город напоминал полуразложившийся труп. Многие дома были сожжены, другие лежали громоздкими закопченными обломками. В некоторых местах все еще бушевали пожары, и густой удушливый дым застилал улицы. Воняло гарью, и чем-то еще, страшным, зловонным. Вдобавок, немцы при отступлении пожгли немало своей брошенной техники, и она все еще стояла на улицах, смердя жженой резиной. Часто встречались трупы: лежали убитые немцы, румыны, наши. Уборкой их пока никто не занимался, видимо не было сил, зато на переправах через Дон уже звенели топоры и суетились саперы.
В центре города собралась большая толпа людей, слышали крики. Оказалось, что в этом здании располагалась тюрьма, где фашисты держали большое количество арестованных горожан. Уходя из города, они расстрелял всех, кто здесь был. Родственники погибших, выносили трупы, пытались отыскать своих, над толпой витал плач и вой. Виктор смотрел, как выносят убитых, как растут ряды лежащих прямо на земле покойников. К своему ужасу, среди убитых он увидел и женские тела и даже детей. Немцы убили их всех, и мужчин, и женщин, и стариков, и школьников. Иные тела были обезображены, изуродованы, иные обгорели, видимо фашисты пытались поджечь здание. Над всем этим витал страшный, тошнотный запах.
Рябченко скорчился в три погибели, выблевывая завтрак. У Саблина желудок тоже подступил к горлу, но он кое-как сдержался, смотря и запоминая. Вся его сущность наполнилась дикой злобой и ненавистью. Хотелось рвать зубами, душить, жечь этих нелюдей, совершивших такое.
— Пiйдемо, командир, — Кот мягко тронул его за плечо, — пiйдемo звiдси.
Они ушли, но увиденная картина навсегда врезалась в душу, снясь по ночам и не давая покоя.
Вместо пары часов, полк просидел в Ростове целые сутки. Потом наконец-то подвезли бензин, и часть спешно перелетела на север, на небольшой аэродром у деревни Дьяково.
Аэродром оказался необорудованным колхозным полем, на котором силами БАО кое-как прикатали снег. Взлетная полоса получилась весьма неровной и коротковатой, вдобавок отсутствовали самолетные капониры и щели, на случай вражеской бомбардировки. Летчики, оставив свои машины, спонтанно собрались у самолетной стоянки. Кто-то, принеся хвороста, распалил небольшой костер, потекли разговоры „за жизнь“, под папиросный дым активно полилась „баланда“. Разбившись на группки пилоты обсасывали новости, делились впечатлениями. Как все уже успели узнать, из БАО на аэродроме присутствовал лишь один начальник и пара красноармейцев, бензина тут тоже не было. Полковой техсостав только выехал из Ростова и появиться здесь мог не ранее чем завтра, так что вылеты, скорее всего, отменялись. По сути, они прилетели в пустое место.
Идиллию ничегонеделания испортил злобный Шубин, появившийся в кампании белого и растерянного начальника БАО. Командир орал, исходя на пену, начальник бледнел, лопоча что-то оправдательное, Шубин выслушивал доводы и начинал орать еще сильнее. Увидев столпившихся летчиков, он задумался и сразу же ценные указания полились, словно из рога изобилия.
Делегация летчиков отправилась в деревню за шанцевым инструментом. Оставшиеся, ведрами, принялись таскать и переливать топливо из одних самолетов в другие. Виктору и его звену выпала задача прикрывать аэродром в готовности номер один. Он сидел в кабине, ерзая чтобы не замерзнуть и наблюдал, как суетятся однополчане, выдалбливающие щели в мерзлой земле. Впрочем, радовался он зря, на следующий день лопатой пришлось помахать и ему.
Шубин проявил кипучую энергию и заставил работать всех. В строительстве принимали участие не только работники БАО и техники полка, но даже летчики. Среди солдатских шинелей мелькали платки и шубы мобилизованных на работы жителей деревни. Даже его любимица — Галка, бегала с ведрами наравне с остальными. И эта командирская энергия пошла на пользу, через два дня полк был надежно укрыт, все самолеты получили индивидуальные капониры, были построены землянки, вырыты щели. Силами полка, в близлежащих деревнях были организовано три поста ВНОС. Из истребителей слили топливо, что позволило заправить и сделать боеготовыми по одному звену в каждой эскадрилье. Установили полковую радиостанцию. Летчики, в свободное время зубрили район боевых действий, их принимал лично комполка. Здесь Виктору пришлось легче, он хорошо помнил эти места еще по прошлогодним боям. Также, в эти дни случилось два приятных события. По случаю очередной годовщины Красной армии, ему присвоили очередное воинское звание — лейтенанта. Он ни на минуту не сомневался, что это подсуетился Шубин, выдав своеобразный аванс. Как тот сумел пробить такое решение в столь короткий срок, для Виктора осталось загадкой, но за такого командира стоило держаться руками и ногами. А вторым событием оказалось то, что Рябченко, его ведомый, не пьет. Это не стоило бы и выеденного яйца, но Рябченко объявил об этом в столовой, а также заявил, что жертвует свою порцию своему командиру — Саблину. Увидев, как позеленела от зависти физиономия Соломина, Виктор понял, что хоть какой-то толк от ведомого уже есть…
Мотор ревел на низких оборотах, молотя винтом воздух, смешанный со снегом ветер проникал в открытый фонарь, обжигал лицо лютым холодом. Саблин как мог, прикрывался перчаткой, но холод все же добирался, терзая застарелые ожоги, отвлекая. Он чуть приподнялся из-за козырька, опасливо выглянул. Четверка истребителей уже набирала высоту, пара других разгонялась по полосе. Пилот одного из ожидающих взлета Яков, высунувшись из кабины, махал кому-то рукой. Стоящая у КП фигурка в шинели, махала в ответ, и, приглядевшись, Виктор опознал в ней Таню. Поднятый винтами снег, запорошил глаза, и он торопливо плюхнулся обратно. Почему-то стало грустно.
— Пошли, — голос Шубина прозвучал в наушниках резко, неожиданно. Саблин плавно толкнул сектор газа и истребитель, затрясся, запрыгал, разгоняясь по неровностям аэродрома.
Над заснеженной линией фронта оказалась грозная сила — сразу двенадцать Яков полетели на ознакомительный облет района боевых действий. В небе была вторая эскадрилья, и эта был второй вылет Виктора за день. По непонятным причинам Шубин решил лично контролировать облет, и они с Виктором шли парой чуть в стороне и выше основных сил.
Снова лететь с Шубиным оказалось настоящим удовольствием. Все перестроения получались словно сами собою, без всяких команд. Оба вылета он летел рядом с командирской машиной, словно привязанный и, заходя на посадку, Виктор даже успел заметить довольную улыбку комполка. Сели они синхронно, заставив наблюдающих летчиков завистливо переглянуться.
Третий вылет комполка почему-то решил не делать, оставив на земле и Саблина. В полет вместо Виктора поднялся начальник воздушно-стрелковой службы полка, капитан Земляков. Десятка Яков ушла в небо, а Саблин остался, хотя летела именно его эскадрилья. Удивившись командирской логике и немного послонявшись без дела, Виктор пошел помогать Палычу.
Помощь оказалась весьма кстати. Палыч как раз раскапотировал самолет, и, предусмотрительно отойдя в сторону, свернул козью ножку, и теперь шарил по карманам в поисках зажигалки. Виктор достал свою и довольный механик, задымил, выпуская клубы сизого махорочного дыма. Саблин составил ему кампанию.
— Заяц нужен, командир, — Палыч одной руке держал самокрутку, а другую сразу сунул в истрепанную замасленную тряпку.
— Если получится, то достану. — Виктор не сразу опознал в тряпке муфту, что техник сделал прошлой зимой из заячьей шкуры.
Мимо них с важным видом прошли две девушки-оружейницы. Мужчины машинально прервали разговор, поглядели им в след.
— А девчонки в экипаже как? — спросил Виктор? — Нормально? Работать умеют?
— Бабы, — Палыч сплюнул на снег желтым, — куда им? Их дело ноги раздвигать, да борщ варить. А они к самолету лезут, будто тут медом намазано…
— Чего-то ты Палыч бука, — засмеялся Виктор, — или они тебе не улыбаются?
— Чего мне эти свиристелки? — буркнул Палыч, — у меня дочка, старшая, их лет. Это тебе думать надо. Выглядишь как дед старый. Мало что седой, так еще и бороду эту нацепил, партизанскую. Тебя кстати дедом и прозвали уже. Не слыхал?
— Нет, — удивился Виктор. Известие, что у него появилось прозвище, оказалось немного неприятным. До этого он прекрасно обходился без него.
