редко виделся с ней. Появился однажды с подарками и в приподнятом расположении духа, но бывшая жена осадила: или ты участвуешь в жизни ребёнка, или нет, а такие приходы раз в год нам не нужны. После этого его опять долго не было. Когда девочка подросла, отношения между ней и отцом стали нормальными; мы помним, что он брал её в байдарочные походы. Евгения не возражала.
Она вспоминает об одном — не то забавном, не то грустном — эпизоде. Когда Визбор ушёл от неё, неожиданно позвонила Ада (она звонила к ним в квартиру и раньше, но интересовалась обычно жизнью Тани, которой теперь там уже не было): «Приезжай. У меня есть „чекушка“, посидим, поговорим…»
Но новый союз, ради которого Визбор оставил прежнюю семью, оказался непрочным и быстро распался. Дочь Татьяна вспоминает, что совместная жизнь отца с Лаврушиной продлилась полгода или чуть больше (хотя брак они зарегистрировали) и пришлась на то время, когда сама она училась в девятом классе. Это значит — 1974/75 учебный год. В служебной «Творческой карточке» Визбора, составленной 25 декабря 1975 года, в качестве домашнего адреса указан пока ещё адрес Лаврушиной.
Свидетельства немногочисленных очевидцев отношений Визбора и Лаврушиной единодушны: у этой пары не было главного — полноценной духовной близости. Отношения между их детьми — Таней и сыном Лаврушиной Алёшей — были не в пример лучше отношений взрослых. «Это был совершенно чужой, не его человек», — вспоминает о Лаврушиной Аркадий Мартыновский. Но явственнее всего выдают Визбора его стихи. То, что он посвятил своей тогдашней спутнице, на шедевр, честно говоря, не похоже и звучит рассудочно и риторично: «Старый берег очищая от тумана, / Веет ветер, синий ветер вешних дней. / О Татьяна, Татьяна, Татьяна — / Любимое имя любимой моей. / Ах, каким я стану славным капитаном, / Чтобы ты меня встречала из морей. / О Татьяна, Татьяна, Татьяна — / Любимое имя любимой моей» («Татьяна», 1975). «Любимое имя любимой моей» — масляное масло, тавтология. Вообще этот приём бывает уместен и оправдан в литературе, но здесь он использован не очень-то мастерски: можно подумать, что у любимой — много имён и Татьяна — одно из них, любимое. А остальные — нелюбимые, обыкновенные… Аде Якушевой и Евгении Ураловой он посвящал в своё время не такие стихи.
А ещё появляется у Визбора в ту пору ироническая песня «Семейный диалог» (1975), перекликающаяся со знаменитым, на тот момент уже написанным «Диалогом у телевизора» Высоцкого. В «Диалоге…», напомним, муж с женой лениво перебрёхиваются, наблюдая «по ящику» и комментируя цирковое представление: «Ты, Зин, на грубость нарываешься, / Всё, Зин, обидеть норовишь! / Тут за день так накувыркаешься… / Придёшь домой — там ты сидишь!» Так же как и Высоцкий, Визбор прячет за комичной сценкой тоску по полноценной семейной жизни, по любви и гармонии:
Завершается этот диалог героев, озабоченных одними лишь хозяйственными проблемами («Была у Сашки, купила мыло и кефаль»), наигранным наивно-умилительным восклицанием «Ах, дорогой мой друг, как хорошо нам вдвоём с тобой!», которому слушатель, конечно, ни на йоту не верит. Зато может вполне оценить тягостный зачин, построенный на выразительной метафоре и означающий нечто большее, чем просто городской пейзаж:
Понятно, что песня — ролевая, да ещё и с двумя персонажами, некий песенный мини-спектакль, что в лирической поэзии вообще нельзя видеть прямое отражение мыслей и чувств автора. Но всё же думается почему-то, что неспроста этот безнадёжный «Семейный диалог» появился у Визбора именно в середине 1970-х годов, на трудном переломе его личной жизни.
Татьяна Лаврушина была, кажется, человеком практичным, ценившим в мужчине не столько творчество, сколько доходы; была и сама человеком сравнительно обеспеченным. Вообще жизнь Визбора стала благодаря этой женщине более комфортной. У Татьяны была машина, по тем временам — примета состоятельной жизни. Благодаря этому освоил вождение автомобиля и Визбор, стал водить машину сам, а со временем наловчился и ремонтировать её, порой удивляя друзей прямо-таки профессиональным знанием тонкостей автосервиса. С Татьяной они съездили отдохнуть на юг. Но новая возлюбленная вскоре поняла, что в жизни её нового избранника важнее другие приоритеты: стихи, друзья, походы… Он немного получал, должен был помогать детям. Присущего Жене терпения у Татьяны оказалось меньше. Однажды Визбор появился рано утром на пороге квартиры Аркадия Мартыновского и сказал: «Татьяна выставила за дверь мои чемоданы». Какие там чемоданы! Был небольшой чемоданчик, с которым отец с дочерью и ушли от недолгосрочной жены и мачехи. У бессребреника Визбора и вещей-то было: спортивный костюм да лыжи.
Но переживал он этот разрыв тяжело. Возможно, сказывалось и ущемлённое мужское самолюбие: не он сам ушёл, а его выгнали… Нетрудно догадаться, что именно эта любовная история отозвалась в стихах, написанных в 1976 году на Памире, а именно в Фанских горах. Туда он, отметив в квартире Вениамина Смехова свой сорок второй день рождения, уехал по совету друзей залечивать душевную рану:
Пробыть долго «в пустых подземельях» Визбор, конечно, не мог: его любовь, пусть даже лишь влюблённость, требовала полноты душевного пространства. Так что он, наверное, в итоге ушёл бы от Татьяны и сам, не выдержав вакуума («Как чёрный воздух налип на крыши и асфальт…»). Одновременно со стихами о женской «охоте» появилась и песня «Не жалейте меня», тоже, по-видимому, хранящая в себе след тех отношений: «В то лето шли дожди и рушились надежды, / Что Бог нас наградит за преданность и нежность… / Но пряталась одна банальная мыслишка: / Грядущая весна — неначатая книжка». Здесь поэт оказался прав: его «неначатая книжка» — точнее, новая жизненная страница — была впереди…
У Александра Кушнера, поэта визборовского же поколения, есть строки: «Вторая жизнь моя лет в сорок началась. / Была дарована мне ласковая встреча…» «Ласковая встреча», поджидавшая Визбора как
