— Заместитель боится, — секретничал курьер с машинисткой. — Я бы на его месте тоже испугался.
В газете появился новый главный редактор, и Помянович перестал быть заместителем. Какое-то время он работал простым журналистом, но при первой же возможности был уволен. Теперь она жили на зарплату Ани, которая отчаянно боролась за место на телевидении. Помяновича охватила апатия. Он сидел и часами слушал музыку. С Анной они почти не разговаривали.
Однажды жена решила прервать молчание. Поставила на стол бутылку хорошего коньяка, а когда они выпили, сказала необыкновенно тепло и сердечно:
— Я хочу с тобой развестись, Юрек.
— Почему? — удивился Помянович.
— По многим причинам. Во-первых, ты все время молчишь, мы перестали общаться. О других вещах мне даже не хочется говорить.
— Это правда, — согласился Помянович.
— Во-вторых, ты стар для меня. Ты тянешь меня ко дну, а я еще молода и прекрасна и хочу жить.
— Правда, — снова сказал Помянович. — Я для тебя стар.
— В-третьих, ты стал для меня обузой, я не могу тебя тянуть.
— Да, я обуза, — признал Помянович.
— И наконец — самое главное. Я тебя уже давно не люблю.
— И я тебя не люблю, — Помянович улыбнулся, сам не зная чему.
— Значит, ты согласен, Юрек, что ситуация требует радикальных изменений?
— Согласен.
— Я не воспользуюсь твоей депрессией. Оставляю тебе квартиру, забираю «ауди». Ты не против?
— Не против.
— Прекрасно. Желаю тебе всего самого наилучшего.
Очаровательная женщина, которой он так гордился, приблизилась к нему и в последний раз поцеловала.
Полчаса спустя набитый чемоданами красный автомобиль навсегда покинул стоянку во дворе.
Согласно неписаным правилам Помянович должен был впасть в запой. Ничего подобного. Он покупал себе молоко и булки, сидел дома и слушал музыку. Когда же банковский счет, когда-то весьма внушительный, иссяк, бывшему редактору пришлось что-то решать со своей жизнью. Первый человек, о котором он вспомнил, был Юрчак.
Найти его оказалось не так-то просто. Центральный комитет, в котором до недавнего времени покровитель Помяновича занимал высокий пост, не существовал уже несколько месяцев. В квартире Юрчака жили какие-то незнакомые люди. В недавнем прошлом влиятельный товарищ пропал, как камень в воду канул, не оставив следов. В конце концов, после двухнедельного хождения по друзьям редактор узнал, что Юрчак стал председателем частной фирмы «Бизекс». Чем именно занималась контора, осталось для него загадкой.
Достаточно было одного звонка, чтобы озабоченный Помянович оказался в просторном кабинете пана председателя. Помещение было неприглядным, но Юрчак восседал за своим старым столом из ЦК, в кресле из того же ЦК, а на полу лежал знакомый ковер. Увидев Помяновича, Юрчак встал и радостно его приветствовал.
— Тебя удивила обстановка? — Он обвел рукой кабинет. — Да, как видишь, я сентиментален. Впрочем, это мне обошлось в сущий пустяк — заплатил одному охраннику, чтобы он на пять минут прикинулся слепым и глухим. Ну, а что у тебя? Садись и рассказывай обо всем по порядку.
И Помянович стал рассказывать.
Юрчак слушал его с огромным вниманием.
— Почему, черт побери, ты не пришел раньше? — удивился он. — Нас здесь целая куча, мы что- нибудь для тебя бы придумали.
— Не хотелось.
— Эх! Эта твоя дурацкая порядочность, — рассердился Юрчак. — Ну, и что теперь, порядочный идиот?
— Не знаю.
— Займись каким-нибудь бизнесом. Ты что предпочитаешь: арматуру или текстиль?
— Я бы хотел работать в газете.
— С этим сложнее. Постой-ка… нет, оттуда нас попросили. Подожди… черт, у меня есть только место главного редактора в «Рыболове».
— Пусть будет «Рыболов».
Так Юрек Помянович наконец стал главным редактором. Он писал о рыбах, читал о рыбах, обедал и ужинал в рыбных ресторанах и, хотя в это трудно поверить, чувствовал себя абсолютно счастливым человеком.
А в это время его старые друзья по партии воплощали в жизнь девиз из эпохи Эдварда Герека: становились все могущественнее и жили все лучше. Однажды им снова потребовался Помянович. Его вызвали в срочном порядке. Он сел в случайно купленную десятилетнюю малолитражку и поехал на встречу с Юрчаком.
Тот был одет необыкновенно элегантно: настоящий английский костюм, со вкусом подобранный французский галстук и итальянские туфли в тон. Носки у него, кажется, были польские, зато на пальце сверкал огромный перстень — наверняка из самого лучшего российского золота.
— Значит, так, Юрек… — сказал Юрчак, когда они уселись в новенькие кожаные кресла и закурили сигары, лежавшие в красивой коробке на огромном письменном столе красного дерева. — Скажем, от перрона номер один, — а мы находимся именно там, — вот-вот отправится поезд-экспресс. Ты в него сядешь?
Помянович не понял, о чем идет речь, но сразу же кивнул:
— Сяду.
— И даже не спрашиваешь, куда он идет?
— А зачем? Мне нечего терять.
— Умно, — похвалил его Юрчак. — Так вот, Здись Мончинский баллотируется на пост президента.
Тогда Помянович все понял. Мончинский был лидером новой партии, которая образовалась на месте старой. Естественно, он был опытным политиком. Но главное — давно, еще в студенческие времена, Юрчак был связан с Мончинским.
— Нужно организовать предвыборный штаб, — продолжал Юрчак. — Я сразу вспомнил о тебе.
— Обо мне? — удивился Помянович.
— Видишь ли, это дело серьезное. Наши, ясное дело, будут голосовать за Здися. Но этого недостаточно. За него должны голосовать даже те, кто нас не любит.
— Как же этого достичь?
— А это уже твое дело. Ты не совсем такой, как мы. Где-то в глубине твоей души кроется эта дурацкая порядочность. Лучше тебя никто не придумает, как убедить тебе подобных — порядочных или делающих вид, тех мечущихся, которые сами не знают, чего хотят.
— Думаешь, у меня получится?
— Ты будешь не один. Вы сможете. Акцент сделаем на здравый смысл. Если люди сами не знают, чего хотят, то почему бы им, к примеру, не голосовать за Здися?
— Почему бы и нет? — согласился Помянович.
— Ну, тогда по рукам. Завтра передашь «Рыболова» заместителю, а послезавтра приступишь к новой работе.
— У тебя?
— Нет, дорогой. Я тоже сматываю удочки. У нас с тобой теперь новый адрес: Братская улица, дом шесть.
Двадцатого декабря Помянович приступил к выполнению новых служебных обязанностей, а двадцать
