— За отсутствием подходящего определения назовем это соучастием в многочисленных убийствах.
— Многочисленных…
— Убийствах. Цюрихский счет принадлежит убийце, известному под именем Карлос. Вы, Пьер Триньон, и ваш настоящий работодатель мадам Жаклин Лавье напрямую вовлечены в финансирование самого опасного террориста в Европе. Ильич Рамирес Санчес. Он же Карлос.
— О-о-о! — Триньон сполз по стенке, глаза выражали ужас, пухлое лицо исказилось. — Весь день… — прошептал он. — Люди метались, что-то лихорадочно обсуждали в коридорах, странно на меня смотрели, проходили мимо и оборачивались. О Боже!
— На вашем месте я бы не стал терять ни секунды. Скоро наступит утро, а за ним и день, возможно, самый тяжелый в вашей жизни. — Джейсон пошел к двери на улицу и остановился, взявшись за ручку. — Мне не пристало вам советовать, но на вашем месте я бы немедленно связался с мадам Лавье. Начинайте готовить совместную защиту — быть может, только это у вас и осталось. Публичную казнь нельзя исключить полностью.
Хамелеон отворил дверь и вышел на улицу, холодный ночной воздух сек его по лицу.
Солнце било сквозь цветные стекла окон, по проходу между скамьями церкви в Нёйи-сюр-Сен бежал старик в поношенном костюме. Высокий священник наблюдал за ним, смутно узнавая. На мгновение ему показалось, что он где-то видел этого человека, но не мог вспомнить где. Вчера здесь был оборванец, примерно такого же роста, такой же… Нет, у этого старика башмаки начищены, седые волосы аккуратно причесаны и костюм хоть и старомодный, но хорошего качества.
— Ангелюс Домини, — произнес старик, раздвинув занавески исповедальной кабины.
— Достаточно, — шепнул человек за шторкой. — Что ты узнал на Сент-Оноре?
— Мало существенного, но его методы вызывают уважение.
— Можно определить, по какой схеме он действует?
— С виду беспорядочно. Он выбирает людей, которые ничего не знают, и, манипулируя ими, организует неразбериху. Я бы предложил прекратить всякую деятельность в «Классиках».
— Естественно, — согласились за шторкой. — Но какова его цель?
— Кроме неразберихи? — спросил старик. — Я бы сказал: посеять недоверие среди тех, кто что-то знает. Бриелль произнесла эти слова. Она сказала, что американец велел ей предупредить Лавье: в магазине «предатель», заведомо ложное утверждение. Кто из них решится? Бухгалтер Триньон свихнулся. Ждал ее до двух ночи возле дома, буквально набросился на нее, когда она вернулась от Бриелль, вопил и рыдал на улице.
— Лавье и сама-то вела себя не лучше. Она едва владела собой, когда позвонила на Парк Монсо, ей было велено больше не звонить. Никому больше нельзя туда звонить… никогда.
— Мы получили сообщение. Те немногие из нас, кто знал номер, уже забыли его.
— И не думайте вспомнить. — Фигура неожиданно пошевелилась, занавеска пошла рябью. — Конечно, чтобы посеять недоверие. Оно следует за неразберихой. Теперь это ясно. Он захватит связного, попытается выудить из него информацию, а потом отдаст американцам и возьмется за следующего. Но он будет работать один, такова его натура. Он сумасшедший. Или одержимый.
— А может, и то и другое, — сказал старик, — но он к тому же профессионал. Он позаботится о том, чтобы имена были известны его начальникам на случай, если он провалится. Так что независимо от того, поймаешь ты его или нет, их схватят.
— Они будут мертвы, — сказал убийца. — Кроме Бержерона. Он слишком ценен. Передай ему: пусть отправляется в Афины, он знает куда.
— Значит ли это, что я заменяю Парк Монсо?
— Это было бы невозможно. Но пока ты будешь передавать мои распоряжения тем, кого они касаются.
— И первый — Бержерон. В Афины.
— Да.
— А Лавье и этот д’Анжу, значит, обречены.
— Обречены. Наживка редко избегает смерти. Передай еще кое-что тем, кто за ними следит. Скажем им, что я с них глаз не спущу. Ошибок быть не должно.
Теперь помолчал старик, безмолвно прося внимания.
— Лучшее я приберег под конец, Карлос. Полтора часа назад в гараже на Монмартре найден «рено». Его поставили туда прошлой ночью.
В тишине старик слышал, как дышит человек за шторкой.
— Я полагаю, ты принял меры, чтобы за ним вели неусыпную слежку — даже в эту самую минуту — и повисали на хвосте — даже в эту самую минуту.
Нищий тихо рассмеялся.
— В соответствии с твоими последними указаниями я взял на себя смелость заплатить другу, другу с хорошим автомобилем. Он, в свою очередь, нанял троих приятелей, каждый дежурит по шесть часов в сутки возле гаража. Разумеется, они ничего не знают, кроме того, что должны следовать за «рено» в любое время суток.
— Ты меня не разочаровал.
— Не могу себе этого позволить. А поскольку Парк Монсо отпала, мне пришлось дать им свой собственный номер телефона, это, как тебе известно, в захудалом кафе в Латинском квартале. Мы с его владельцем в старые, лучшие дни приятельствовали. Я могу каждые пять минут перезванивать ему, он не будет возражать. Я знаю, где он взял деньги, чтобы открыть дело, и кого для этого убил.
— Ты отлично поработал, ценю.
— Но я в затруднительном положении, Карлос. Нам нельзя звонить на Парк Монсо, как же я тогда свяжусь с тобой? В том случае, когда это необходимо. Скажем, речь будет идти о «рено».
— Да, я отдаю себе отчет в этом затруднении. А ты отдаешь себе отчет в том, какую ношу на себя взваливаешь?
— Я бы с удовольствием без нее обошелся. Надеюсь лишь, что, когда это закончится и Каина не станет, ты вспомнишь мои заслуги и не убьешь меня, а поменяешь номер.
— Ты в самом деле предусмотрителен.
— В былые дни это меня спасло.
Убийца прошептал семь цифр.
— Ты единственный из живущих, кому он известен. Разумеется, узнать его не может никто.
— Разумеется. Кому придет в голову спрашивать у старого нищего?
— С каждым часом ты приближаешься к более обеспеченной жизни. Петля затягивается, с каждым часом он ближе к одной из нескольких ловушек. Каин будет схвачен, и тело самозванца — брошено растерянным стратегам, которые его создали. Они рассчитывали получить чудовищную натуру и получили ее. Но в конце концов он превратился в куклу, которую выбрасывают, поиграв. Все это знают, кроме него.
Борн снял трубку.
— Да?
— Комната 420?
— Говорите, генерал.
— Телефонные звонки прекратились. Ее больше не ищут, во всяком случае по телефону. Прислуга была в городе, телефон звонил дважды. Оба раза она просила меня снять трубку. Она не собиралась
