телефон зазвонит, он выслушает, что ему скажут, затем позвонит сам — и тогда вернутся старые добрые времена. Он станет единственным человеком в Париже, в руках у которого окажутся ниточки, ведущие к Карлосу. Новость шепотом передадут остальные старики, и все снова его зауважают.
Громкий телефонный звонок взорвался, эхом отдаваясь в пустом ресторане. Старый бродяга кинулся к телефону с колотящимся от предвкушения сердцем. Это был желанный сигнал: Каин попался! Дни терпеливого ожидания были прологом к новой славной жизни. Он торопливо снял трубку с рычага:
— Слушаю.
— Это Жюль! — прокричал на том конце прерывающийся голос.
Еще через мгновение лицо старика покрыла пепельная бледность, а сердце застучало так громко, что он с трудом разбирал звучащее в трубке. Но и того, что он услышал, было достаточно.
Ему пришел конец.
Его била дрожь и окатывало раскаленным жаром. Не хватало воздуха. Остались лишь белый жар и оглушительные разрывы, прокатывавшиеся от желудка до головы.
Не выпуская из рук трубки, старик рухнул на пол. Он не сводил глаз с чудовищного аппарата, принесшего ему безжалостную весть. Что делать? Господи, что же ему теперь делать?
Борн шагал по дорожке меж могил, принуждая себя отпустить на волю свое сознание, как велел ему давным-давно, на Пор-Нуаре, Уошберн. Если ему когда и необходимо было стать губкой, то именно теперь, человек из «Тредстоун» должен был это понять. Предельно сосредоточившись, он пытался найти смысл в непомнимом, определить значение образов, которые приходили к нему без всякого предупреждения. Он не нарушал никакой договоренности — в чем бы она ни состояла, — не предавал, не дезертировал… Он просто стал увечным, неполноценным, вот и все.
Ему во что бы то ни стало нужно найти человека из «Тредстоун». Где на этих обнесенных стеной метрах безмолвия он будет ждать? Где рассчитывает встретить его? Джейсон приехал задолго до часа ночи, «шевроле» бегал куда быстрее заезженного «рено». Миновав кладбищенские ворота и проехав лишние несколько сот метров вдоль ограды, он свернул с дороги и оставил машину в глухом месте. Когда он пешком возвращался к воротам, пошел дождь. Холодный мартовский дождь — но не сильный, почти не нарушавший кладбищенской тишины.
Он поравнялся с несколькими могилами, расположенными бок о бок и обнесенными невысокой металлической оградой с возвышающимся над ней двухметровым алебастровым крестом, — и остановился. Случалось ли ему стоять здесь прежде? Кажется, где-то в глубине сознания сейчас приоткроется еще одна дверь — или он просто беспомощно пытается ее отыскать?
И вдруг его осенило. Дело было не в этом скоплении надгробных плит, не в этом высоком кресте и не в низкой металлической ограде, — а в дожде…
И еще кое-что… Один всплывший в памяти образ тащил за собой другой… Снова дождь — но не холодный, моросящий, а настоящий летний ливень, хлещущий по белому мрамору… мерцающая поверхность камня… и кругом колонны, ряды колонн… Уменьшенная копия античного храма… На противоположном склоне холма. Возле ворот. Белокаменный мавзолей, миниатюрный близнец знаменитого Парфенона. Мимо которого он прошел пять минут назад, глядя, но не узнавая. Там был этот внезапно хлынувший ливень, два столкнувшихся зонта и мгновенно переданный пакет. Джейсон взглянул на светящийся циферблат часов. Четверть второго. Он опрометью кинулся назад по дорожке. Еще есть время. Достаточно, чтобы заметить фары автомобиля, чиркнувшую спичку или…
Луч фонарика. Внизу, у подножия холма. Он скользил вверх-вниз, то и дело сворачивая к воротам, — словно владелец фонарика ожидал чьего-то появления. Борн едва подавил желание кинуться со всех ног вниз, между могил и скульптур, крича во все горло: «Я здесь! Это я! Я понял ваше послание. Я вернулся! Мне столько нужно рассказать вам… и о скольком расспросить!»
Но он не закричал и не бросился бежать. Прежде всего необходимо показать, что он полностью владеет собой — вопреки всему, что на него обрушилось. Он должен предстать перед ними спокойным и с ясной головой, насколько позволяла искалеченная память. Он стал медленно спускаться по склону, под моросящим дождем, жалея, что не догадался впопыхах тоже прихватить фонарик.
Фонарик… Что-то странное было в этом луче, светившем метрах в ста пятидесяти впереди. Он двигался короткими вертикальными рывками, словно… словно человек, державший его в руках, жестикулировал, разговаривая с кем-то.
Так и есть. Джейсон присел на корточки, вглядываясь сквозь дождь. Глаз его уловил странный мерцающий отблеск, отбрасываемый каким-то предметом, когда луч фонаря падал на него. Пригибаясь к земле, он перебежал поближе, не отрывая взгляда от страшного мерцающего предмета. Теперь стало лучше видно. Джейсон замер и напряг зрение. Там, внизу, стояли двое. У одного в руке был фонарик, у второго — короткоствольное ружье, оружие, слишком хорошо известное Борну. При выстреле с близкого расстояния оно било с такой силой, что человек взлетал на воздух. Странное оружие для эмиссара из Вашингтона.
Луч фонаря, прочертив дугу, устремился куда-то в сторону от беломраморного мавзолея. Человек с многозарядным ружьем поспешно спрятался за колонну метрах в шести от держащего фонарь.
Джейсон больше не раздумывал: он знал, что нужно делать. Быть может, присутствие здесь стрелка, вооруженного смертельным оружием, и оправданно — но стать его мишенью он не желает. Борн прикинул расстояние, выбирая наиболее удобный и безопасный путь к мавзолею, и начал подбираться к цели, отирая дождевые струи с лица и ощущая на поясе пистолет, который, он знал, применить нельзя.
Он перебегал от могилы к могиле, от надгробия к надгробию, держа курс сначала направо, затем свернул налево, так что, описав полукруг, очутился метрах в пяти от мавзолея. Человек с карабином стоял, прижавшись к левой угловой колонне, под небольшим портиком, укрывавшим его от дождя. Он с вожделением оглаживал свое оружие, щелкнул затвором и, не устояв, заглянул внутрь, бесстыдным движением руки ощупав патроны.
Пора. Борн бесшумно вылез из-за надгробия и пополз по мокрой траве. Метрах в двух от стрелка выпрямился и прыгнул, точно пантера. Одной рукой он схватил ствол ружья, другой вцепился в волосы врага и дернул. Голова стрелка запрокинулась, шея напряглась, вместо крика получился хрип. Борн ударил голову врага о мраморную стену с такой силой, что не осталось сомнений: тот получил тяжелейшее сотрясение мозга. Тело стрелка обмякло. Джейсон, придерживая, опустил его на пол между колоннами. Обыскав противника, он извлек из специального кожаного отделения в куртке автоматический «Магнум- 357», из ножен на поясе — острый как бритва нож, а из кобуры, притороченной к щиколотке, — миниатюрный револьвер. Ничего похожего на штатное оружие, используемое на государственной службе. Это был наемный убийца, целый ходячий арсенал.
Джейсон поднялся и выглянул из-за колонны. Офицер из «Тредстоун» на сей раз направил фонарик в землю перед собой. То был маяк, по которому заблудившаяся птица должна отыскать дорогу домой. Однако это могло иметь и другой смысл. Следующие несколько минут покажут какой. Эмиссар повернулся к воротам и сделал шаг вперед, словно услышав что-то, и Борн в первый раз заметил, что тот опирается на палку. Старший разведофицер из «Тредстоун-71» оказался хромым — калекой, как и сам Борн.
Джейсон метнулся назад, к ближайшему надгробию, и снова выглянул из-за него. Человек из «Тредстоун» по-прежнему неотрывно следил за воротами. Борн бросил взгляд на часы: было 1.27. В запасе оставалось три минуты. Он оторвался от надгробия и по-пластунски отполз туда, где не мог быть виден. Затем поднялся и побежал вверх по склону, откуда прежде спустился. Постоял несколько мгновений, чтобы отдышаться и унять сердцебиение, затем сунул руку в карман и достал спичечный коробок. Взял спичку, прикрыв ее от дождя, чиркнул и громко, чтобы слышно было внизу, произнес:
