сорок в час. Полиция считает, что с ним случился сердечный приступ или он заснул за рулем, а нога продолжала…
— Это не был сердечный приступ, — сказала Диана. Прямо в бетонную опору, в полном сознании, видя, как она надвигается… Он мог выбрать способ полегче. Быть может, он поступил так потому, что она назвала его трусом?
Рука Эмили едва заметно сжалась.
— Вы хотите что-то мне рассказать?
Энди отступил в сторону, чтобы пропустить в комнату Мэри-Джо. Она спала и стояла теперь с растрепанными волосами, потирая глаза. Видимо, ее разбудили их голоса.
— Отец убил Брэда, — сказала Диана. — Это был не Ларри, Мэри-Джо. Когда он писал, что сожалеет, он имел в виду…
— Он всегда потом сожалел, — бывают эпитафии и получше, но эта оказалась как нельзя к месту. — Ты в этом уверена, Диана?
— Да. Мне сейчас лучше уже не ложиться.
— Сейчас вы ничего не сможете для него сделать, — в глазах Эмили стояли слезы, так и не пролитые Дианой. — Подождите до утра.
— Сиделка не станет будить маму в такой час, но завтра утром она узнает. Мне нужно быть там.
— Боже мой, об этом я не подумала, — покачала головой Эмили. — Но вы же не можете ехать одна!
— Она поедет не одна, — сказал Энди.
Глава двадцатая
Осенняя роза изысканнее любой другой.
Над входной дверью был прикреплен транспарант из старой простыни, буквы на котором вывел человек, полностью лишенный каллиграфических талантов. Один из верхних углов сорвался с гвоздя и трепетал на ветру, но текст читался без труда: «Добро пожаловать домой!»
Диана вышла из машины и огляделась. Уолт, вероятно, довел своих рабочих до полного изнеможения, иначе как сумели они так много сделать за неполный месяц? Лужайка отливала под солнечными лучами зеленым бархатом; две величавые магнолии возвышались над покрытыми цветами клумбами.
Затем входная дверь распахнулась, и они высыпали наружу, стараясь опередить один другого и первым приветствовать ее. Говорили они при этом все разом:
— Ты опоздала! Мы уже начали волноваться. Где ты была так долго? Как хорошо, что вы опять с нами… — то есть это была обычная чепуха, которую люди несут, встречая желанных гостей, которых они заждались.
Первым к ней подошел Чарльз. Он тепло поздоровался с ней за руку — сентиментальные объятия и поцелуи не для него, — но следом за ним семенила Эмили, у которой не было подобных комплексов. Затем настала очередь Энди. Он обнял ее одной рукой и сдержанно поцеловал в лоб.
— А где Уолт и Мэри-Джо? — спросила Диана, увлекаемая Эмили в дом. (Энди следовал за ними с ее чемоданами.)
— Им пришлось ненадолго уехать в магазин. Сломалась машинка для приготовления льда. Как нарочно, стоило мне пригласить в дом друзей. Будем только мы, дорогая моя, я решила обойтись без посторонних.
Ее церемонно препроводили в библиотеку, усадили и подставили под ступни скамеечку.
— Выпьете что-нибудь? — спросила Эмили. — Быть может, ледяного чаю?
— У нас нет льда, милая, — напомнил Чарльз.
— Тогда немного бренди? — предложил Эндрю с улыбкой.
Она улыбнулась ему в ответ, сразу вспомнив те неописуемые дни, когда только его присутствие рядом придавало чуть-чуть стабильности распадавшемуся миру, а его глупые шутки снимали невыносимое напряжение, когда это было более всего необходимо. Его помощь оказалась просто неоценима, когда дошло до газетчиков. Они слетелись, как саранча, привлеченные драматизмом случившегося: отважная правдоискательница и скорбящая больная мать, потеря брата и сына, а потом новая утрата — гибель отца и мужа. Причиной смерти Джона Рэндалла все сочли скорбь по сыну («Ослепленный слезами…» — так сформулировано это в одном из бульварных листков). К счастью для них, уже скоро жестокие убийства в Кливленде отвлекли внимание репортеров.
Она прошла через все испытания твердо, воспринимая присутствие Энди не как личности, а как источника поддержки и сил. Сломалась она только в день похорон отца, когда открыла дверь в ответ на настойчивый стук и увидела одного из охранников, возвышавшегося над более хрупкой фигуркой…
— Она заставила меня ее впустить, — растерянно оправдывался охранник. — И уходить не хотела. Извините, если что не так, но только я…
В руке у Мэри-Джо был потертый чемоданчик.
— Эмили заставила меня поехать. Я и сама хотела, но думала, что… А она сказала…
— Я не осмеливалась попросить тебя об этом, — перебила Диана. — Как твой экзамен?
— С трудом, но сдала.
Она была одета в черное — дешевенький синтетический костюм и черную соломенную шляпку с широкими полями. Мэри-Джо в шляпке… Что ж, она оделась правильно — так и полагалось на похороны. Диана почувствовала, как что-то внутри нее оборвалось.
— Она сказала, что она ваша подруга, — все еще беспокоился охранник.
— Так оно и есть, — ощущение боли внутри растеклось по всему телу, и слезы, столь долго сдерживаемые, хлынули потоком.
Жакет Мэри-Джо пришлось положить в сушку, прежде чем они отправились к отпеванию…
Звуки голосов вывели Диану из воспоминаний. Вернулись Мэри-Джо и Уолт. По своему обыкновению они спорили.
— Зачем, скажи на милость, тебе понадобилось его доставать из сумки? С него капает. Неси быстро в кухню.
— Я и сам собирался. Почему ты все время…
— Помолчи и делай, что говорят.
Уолт не замолчал, разумеется, и его сердитые замечания разносились по дому, пока не хлопнула дверь кухни. К этому моменту Мэри-Джо уже устроилась на диване рядом с Дианой.
— Вот ты и здесь, а мы уже начали беспокоиться. Нужно было мне остаться с тобой и привезти сюда самой.
— У тебя были дела поважнее, и у Энди тоже.
— У него, — Мэри-Джо бросила небрежный взгляд на Энди. — Какие у него могли быть дела? Он бездельничает уже…
— О, прекрати, — взмолился Энди. — Отводи душу на Уолте, ладно? Он уже привык к этому.
— Верно, мне лучше посмотреть, что он там натворил, — Мэри-Джо вскочила. — Мы принесем лед и напитки. Сиди и отдыхай, и вы тоже, Эмили. У нас все под контролем.
— И такая она целый день сегодня, — неодобрительно заметила Эмили, когда Мэри-Джо вышла. — Убирает, стряпает, суетится. Я пыталась убедить ее, что вечер нынче в ее честь, но она наотрез отказалась побыть почетной гостьей.
Мэри-Джо снова возникла в дверях.
— Чуть не забыла. Шашлык. Тебе лучше заняться этим прямо сейчас, Энди, а то угли не будут готовы вовремя.
