«меморандуме» были собраны воедино идеи, ранее декларировавшиеся различными шовинистическими организациями. Однако в контексте настоящей книги, собственно, не важно, был ли документ фальшивкой или он действительно вышел из-под пера премьер-министра. Важным является другое, то, что как японский кабинет, так и военные прекрасно понимали, кто их главный враг. Обладание Китаем в то время казалось единственным и непременным условием существования Империи. Следовательно, конфликт с США был не гипотетической возможностью, а лишь вопросом времени и, вероятно, ближайшего.
Писал ли Танака «меморандум» или нет, но дальнейшие действия его правительства четко укладывались в намеченную там стратегию. 7 июля 1927 г. японский кабинет принял «программу политики в отношении Китая». Предполагалось перейти к более активному курсу и при необходимости применить силу. В следующем, 1928 г. конференция японских дипломатов полностью одобрила возможность применения силы для «защиты» японцев и японских интересов в Китае [117].
Однако Танаке так и не удалось сделать какие-либо заметные шаги в данном направлении. Тем не менее его правительство успело отказаться от подписания международного протокола о запрещении химического и бактериологического оружия. Это действительно выглядело как подготовка к войне в Китае. Как еще контролировать многомиллионную страну, если не применять оружия массового поражения? Кроме того, в 1929 г. ему удалось настоять на отказе от ратификации ранее подписанной Женевской конвенции о военнопленных. Члены тайного императорского совета нашли положения конвенции слишком мягкими. Да и зачем ее подписывать, если отважные воины императора ни за что не попадут в плен, а забота о чужих солдатах явно не дело японских военных. Однако чересчур ретивый премьер попал в немилость к императору и был уволен в отставку. Новое правительство Хамагути (1929—1931) предпочло вернуться к более умеренной политике. Ее проводником стал вновь назначенный на должность министра иностранных дел К. Сидехара. И как раз вовремя.
Мировой экономический кризис 1929 г. поразил Японию так же, как и другие капиталистические страны. Экономическая депрессия положила начало политическому кризису, японская экономика не справлялась с грузом военных расходов. К лету 1931 г. между премьер министром Р. Вакацуки, преемником Хамагути, и высшим генералитетом пробежала «черная кошка». Спасая экономику, правительство урезало военные расходы, что вылилось в конфликт с военными. Они и слышать не хотели об уменьшении смет, наоборот, требуя их увеличения.
В конце концов военные просто стали игнорировать гражданский кабинет. В штабной тиши родился план агрессии против Китая. Ситуация была подходящая. В Маньчжурии постоянно происходили мелкие стычки и инциденты. Японская пресса освещала их под нужным углом зрения, и, естественно, общественное мнение горело желанием наказать нерадивых китайцев. В стране постоянно раздавались голоса за открытое военное вмешательство. Удачный повод подвернулся в июле 1931 г. На границе Маньчжурии и Кореи, в то время японской территории, произошла стычка между китайскими и корейскими крестьянами, в которой погибло 127 китайцев. В ответ на это гоминьдан ввел бойкот японских товаров. В Токио пришли к заключению, что Чан Кайши сговорился с Чжан Сюэляном, главой мукденского правительства, и произошло это не без помощи США[118].
Япония в условиях экономического кризиса и непомерных расходов на военщину не могла себе позволить потерять китайские рынки. А «инспирированный» США бойкот был ударом ниже пояса. Теперь уже придворные и император вынуждены были смотреть сквозь пальцы на действия военных. Сложнейшая экономическая и геополитическая ситуация заставляла смириться с силовыми действиями. Вооруженный захват китайских рынков казался выходом.
В подобных условиях военные решились на провокацию. Ночью 18 сентября 1931 г. небольшая группа штабных офицеров Квантунской армии привела в действие заряд, заложенный в полотно Южно- Маньчжурской железной дороги, находившейся под контролем Японии в местечке Луцзяокоу, к северу от Мукдена. В диверсии были тут же обвинены солдаты Чжан Сюэляна и вооруженные китайские бандиты. Создав повод, Квантунская армия перешла к решительным действиям. Перейдя границу с Маньчжурией, японские войска в течение суток установили полный контроль над важнейшими стратегическими пунктами ЮМЖД.
Двор и гражданский кабинет в известность поставлены не были. Утром император и премьер с удивлением узнали об «инциденте» из газет! Шок был полным. Только 21 сентября Вакацуки и кабинет, слегка придя в себя, приняли решение предотвратить разрастание конфликта. В качестве первой меры было решено не посылать подкреплений Квантунской армии. Тем не менее наступление продолжалось. 20 —22 сентября были заняты несколько важных городов — Куанчэнцзы, Фушунь, Ляоян, Чаньчунь и Гирин.
Политическое руководство опасалось многого. Во-первых, китайские войска значительно превосходили Квантунскую армию по численности, что грозило катастрофой. Во-вторых, подобный конфликт однозначно сулил серьезные дипломатические осложнения как в Лиге Наций, так и в отношениях с США. В-третьих, в конфликт могли вмешаться третьи державы, например СССР, к борьбе с которыми у Японии просто не было сил. Но военные уже закусили удила. Увещания гражданских на генералов не действовали. Масла в огонь подливало общественное мнение — японцы были полностью на стороне военных. Не прошла даром многогодичная пропаганда войны с Китаем. Вакацуки вынужден был с этим считаться. Он оказался в патовой ситуации. Окончательно убедившись, что с армией он не справится, 11 декабря премьер подал в отставку. Хирохито принял решение доверить формирование кабинета шовинистической партии Сэйюкай, тем самым поддержав военных, новым главой кабинета стал Ц. Инукаи.
Естественно, вторжение японских армий на китайскую территорию резко обострило международные отношения. Уже 18 сентября 1931 г. китайская сторона обратилась за помощью к Лиге Наций, утверждая, что японское нападение было ничем не спровоцировано и явилось «полной неожиданностью». Обвиненные же японцами в провокации солдаты «находились... в казармах»[119]. Лига отреагировала немедленно, 18 сентября появилась резолюция: «Военная операция японских войск этой ночью... не может быть признана как действия, совершенные в рамках законной самообороны»[120]. Однако никаких более жестких действий не последовало. В Женеве просто не представляли себе, что делать с великой державой.
21 сентября правительство Китайской республики, «члена Лиги Наций», потребовало более активных действий со стороны организации. Протесты китайской стороны были понятны — японские регулярные войска захватывали города, общественные здания, банки, линии коммуникаций и т.д. 18 сентября Совет Лиги Наций обратился к правительству США с целью выяснить его позицию. 19 сентября Госдеп заявил, что действия Японии не нарушают пакта Бриана—Келлога [121]. Однако данное заявление было не более, чем демагогией. Соединенные Штаты не спешили обременять себя четко определенной позицией в отношении конфликта.
В Белом доме имели достаточно информации, чтобы предположить, что «инцидент» неслучаен. 22 сентября 1931 г. Госдеп получил более детальную информацию от представителя США в Китае Джонсона. Он информировал Государственного секретаря Стимсона, что в соответствии с «имеющейся у него информацией» нет никаких доказательств, что события в Китае «являются следствием инцидента». Он, наоборот, утверждал, что это детально спланированный акт агрессии, не соответствующий пакту Бриана— Келлога[122]. Несмотря на официальные заявления, разворачивавшиеся события серьезно тревожили Вашингтон. Под угрозой были американские интересы в регионе. Более чем серьезная ставка.
22 сентября всякие сомнения в характере конфликта были отброшены. Однако Стимсон не желал пороть горячку и брать на себя и свою страну какие-либо обязательства. Все более настойчивые требования Лиги Наций детализировать позицию США вынуждали действовать. Однако и на этот раз госсекретарь решил отделаться расплывчатой отговоркой: «Американское правительство, действуя через своих дипломатических представителей, попытается усилить то, что делает Лига Наций, и даст понять, что сохраняет свои интересы в данном вопросе...», как и в вопросе сохранения Договора девяти держав и пакта Бриана—Келлога[123]. То есть американцы отдавали инициативу Женеве, фактически отказываясь брать на себя любые обязательства.
23 сентября на официальную встречу в Государственный департамент был приглашен японский
