осознание, осмысление языка обществом. В этом состоит культурно-психологический смысл формирования стилистической структуры языка. Таким образом, начальное познание языка (до первых сочинений о языке, первых словарей и грамматик) носило коллективный, сугубо практический и в основном имплицитный[23] характер, поскольку стилистические оценки языковых средств не формулировались явно, а проявлялись в выборе одного варианта из ряда возможных.
Типологические особенности литературного языка во многом зависят от степени его традиционности по отношению к предшествующему этапу своей истории. Эта связь между сегодняшним днем литературного языка и днем вчерашним может быть существенно различной в разных языках.
Для русского языка характерна тесная преемственность между отдельными периодами его истории. Говоря о первой трети XIX в. как о начале новой (современной) стилистической системы русского языка, следует вместе с тем видеть относительный характер новизны: язык Пушкина отнюдь не был оторван от литературного языка XVIII в., он преобразовал, но вместе с тем и продолжил стилистические традиции XVIII в. Больше того, как показал Б.А. Успенский. (Успенский 1985), в XVIII в., в литературной и филологической практике В.К. Тредиаковского, уже сложился прообраз литературно-языковой ситуации первых десятилетий XIX в. — ситуации сосуществования и конкуренции разных моделей нормализации литературного языка (борьба карамзинистов и шишковистов). Предшествующие этапы истории русского литературном языка — XVIII в., язык Московской Руси, язык Киевской Руси — также были тесно связаны между собой. Преемственность в истории русского литературного языка обусловила то, что его современная стилистика многое наследует от предшествующих, иногда весьма удаленных, состояний литературного языка. Так, из всех современных славянских литературных языков русский язык в наибольшей мере связан с традициями церковнославянской книжности. В его стилистике по-прежнему актуальна оппозиция церковнославянизмов и исконно русских языковых средств (см. с. 76–77). Влияние церковнославянского языка сказалось также в том, что кодифицированный литературный русский язык в целом дальше отстоит от живой разговорной и диалектной речи, чем большинство славянских литературных языков.
В отличие от сравнительно плавной истории русского литературного языка, в истории литературных языков ряда славянских народов была своего рода пауза в развитии. Отсутствие государственной самостоятельности, чужеземное национальное угнетение подавили, оборвали традиции ранней письменной культуры в истории белорусского, украинского, чешского, болгарского, сербского, хорватского, словенского народов. Новая книжно-письменная культура этих народов возникает несколько веков спустя, в результате национально-освободительной борьбы и национального возрождения.
Однако возрождение славянских литературных языков не было возобновлением
Типологические черты литературного языка, в особенности языковое 'наполнение' функциональных стилей, во многом зависели от идеалов и языковых программ национального возрождения. Например, ориентация создателей чешского литературного языка конца XVIII — начала XIX в. на чешскую книжность XVI в. становится понятной в контексте идей чешского возрождения и антигабсбургского национализма. Идеалом чешского возрождения была Чехия прошлого — до поражения на Белой Горе (1620) — свободное и сильное государство, с богатейшей книжно-письменной культурой[24]. Языковой идеал чешские 'будители' также видели в прошлом — в чешском литературном языке XV–XVI вв. Камертоном кодификации для них стала знаменитая 6-томная Кралицкая Библия, выдающийся памятник XVI в. На текстах Кралицкой Библии была основана первая чешская грамматика нового времени — 'Подробная грамматика чешского языка' Йозефа Добровского (1809). При этом Добровский даже частично архаизировал язык XVI в. (Национальное возрождение 1978, 9 — 85).
Добелогорский чешский язык оставался образцом и для Йозефа Юнгмана, кодификатора и создателя чешской книжной лексики и терминологии. Его 5-томный чешско-немецкий словарь (30-е гг. XIX в.) был задуман как тезаурус[25] чешской лексики на всем историческом пути Чехии и прежде всего языка добелогорского периода. И хотя фактически словарь Юнгмана перерастает рамки.
XVI в., однако ориентация на лексику Кралицкой Библии, на словари Велеславина, сочинения Коменского сказалась в возрождении забытой лексики, в активизации архаических словообразовательных моделей, в последовательном отказе от заимствований из немецкого языка.
Я. Белич писал о 'бумажной архаичности и тепличной исключительности' чешского литературного языка первых десятилетий XIX в. Действительно, архаизирующая нормализация чешского языка была во многом искусственна, она могла прижиться только потому, что чешский литературный язык первой половины XIX в. был языком исключительно книжной, письменной культуры (устная форма литературного языка складывается во второй половине XIX в.). Однако устремленное в прошлое начало современного чешского литературного языка сказывается до сих пор: для него характерна самая большая в славянском языковом мире оторванность литературного языка от народно-разговорной речи.
В обстановке иной лингвистической идеологии складывался сербскохорватский литературный язык (ныне ставший двумя языками — сербским и хорватским).
Литературный язык Сербии XVIII в. стоял на распутье: в литературе и письменности сосуществовали и соперничали несколько стилистических систем. Одни из них были связаны с церковнославянским языком, в том числе с его русской редакцией, другие — с народным сербским языком. Создатели сербского литературного языка — Досифей Обрадович, Вук Караджич, Джура Даничич — отказались от архаизирующих церковнославянских стилей и обратились к современному народному языку. В такой ориентации сказалась сильная в сербском возрождении идеология романтизма, с его интересом к этнической самобытности, дописьменной народной культуре, к 'душе' народа. Обрадович, крупнейший сербский писатель XVIII в., на практике — в своих художественных и публицистических сочинениях — доказал приемлемость народного сербского языка в качестве языка литературного. Более радикально- народный Караджич составил грамматику и словарь на основе фольклора сербов, хорватов, черногорцев (1814, 1818 гг.) и издал — в качестве образца нового литературного языка — несколько сборников народной поэзии. Отмечая радикализм Караджича, Н.И. Толстой писал, что отказ от книжных языковых элементов, от церковнославянизмов 'не мог не привести к значительному сокращению стилистических возможностей литературного языка' (Национальное возрождение 1978, 300).
Кодификация Караджича была принята обществом. Реформа Караджича, лингвистическая идеология, на которой она вырастала, определили типологические черты литературного сербскохорватского языка: близость к народно-разговорной речи, значительную терпимость к диалектизмам, вместе с тем — известную суженность стилистических возможностей, что связано с отходом от традиций церковнославянской книжно-письменной культуры.
Говоря о типологических особенностях литературных языков, важно учитывать также их зависимость от эстетики и поэтики литературного направления, главенствующего в эпоху формирования литературного