прикрывать. И все насмарку. Вместо того, чтобы отстреливать самые опасные танки противника, скрываясь за «спинами» собственной «брони», «лучники» сейчас отработают как одноразовый эрзац-заслон, прикрываясь тощей линией слабосильной пехоты и горсткой «механиков».
Если бы работала связь, если бы не ветер, поднявший тучи пыли и пепла после атомного удара… Танкоистребители могли многое – работать на дистанциях более трех километров и даже совершать групповые запуски, когда до пяти ракет сразу били в одну мишень, повинуясь указаниям одного наводчика. Но без связи, надолго вырубленной близким атомным взрывом, без нормального прикрытия, без хорошего плана, минных полей и …
Подполковник запретил себе прорицать, что неизбежно случится без всех этих полезных вещей. И только мимолетно подумал – интересно, а у противника все так же? Планы, которые приходится менять на ходу; проволочки, которые оборачиваются катастрофическими задержками; мелкие недочеты, скатывающиеся в огромный ком неразрешимых проблем?
Наверное… Во всяком случае, хотелось верить, что это именно так.
Он проверил дистанцию. Два семьсот. Видимость никудышная, но дальше ждать опасно, дальние расстояния – козырь «лучников».
Было жарко, немыслимо жарко – дизель и сложная аппаратура давали огромное количество тепла, прогревавшего боевое отделение, как хорошую парную. Но Лежебокова ощутимо морозило – главным образом от радиотишины и некой
- Заряжай, - скомандовал он.
Командир не торопился выводить оружие в боевой режим, чтобы не демаскировать низкопрофильную машину и ждал до последнего, теперь время пришло. Оператор пусковой, хоть и был испуган до смерти, свое дело знал. Загремела цепная передача автомата заряжания, длинный ящик лег в захваты пусковой. Наводчик оторвался от приборов и, изогнувшись, как цирковой акробат, потянулся к казенной части, чтобы подсоединить провода для управления ракетой в полете. Эту операцию механизировать не смогли, да и не стремились, управление должно было идти по защищенному радиоканалу, а провода оставались на гипотетический «самый крайний случай». Вот он и наступил, самый, что ни на есть реальный и очень-очень крайний.
Загорелась желтая лампочка, сигнализирующая о том, что цепь замкнута, ракета включена в систему электропитания и наведения. Оператор развернулся обратно, мокрый как мышь, смахнул рукавом пот с лица и приник к стабилизированному прицелу.
- Вывожу, - глухо доложил он.
Лязгнули броневые створки, в открывшийся люк дохнуло ветром, несущим запах жженой травы и дизельного выхлопа. Проворачиваясь на шарнире, пусковая описала дугу, выходя в боевое положение над башней. Потому-то танкоистребители и назывались «лучниками» - ракеты располагались и подавались к зарядке хвостовой частью вперед, по ходу движения машины. А пусковая установка перемещалась вверх- вниз по траектории, сходной с движениями стрелка, достающего стрелу из колчана за спиной.
Там, уже наверху, небольшие пирозаряды отстрелили панели контейнера, оставив лишь одну, донную, которая теперь служила одноразовой направляющей. В сложном движении, похожем на взмах крыльев бабочки, раскрылись длинные хвостовые стабилизаторы, ранее прижатые к цилиндрическому корпусу снаряда.
Очередной парадокс техники, подумал подполковник. «Лучник» защищен от атомной угрозы вентиляторами для создания избыточного давления, сменными фильтрами, специальным противорадиационным подбоем изнутри. А вот закрытый кожух для пусковой довести до ума так и не смогли. Поэтому в бою экипаж при всех своих защитах может вволю дышать свежим воздухом и радиоактивной пылью.
Подполковник выбрал цель и указал оператору, тот быстро щелкал тумблерами на блоке автоматической выработки команд. В целом подготовка к запуску требовала тридцати последовательных операций, но юноша ни разу не сбился, проведя их даже с некоторой лихостью.
Лежебоков до боли, до хруста и звона в суставах сжал кулаки на рукоятях командирской оптики. Никто из танкоистребителей не стрелял, даже передовая линия молчала, замаскировавшись, хотя «механики», наверное, уже могли рассмотреть невооруженным глазом отдельные траки бронированной орды, накатывающейся на позиции. Все ждали его первого, «застрельного» пуска ракеты, которому надлежало открыть баталию.
Георгий Витальевич хотел сказать «пли», но горло неожиданно пересохло, он не мог выдавить ни слова. Словно незримые пальцы легли на шею, перехватив и речь, и самое дыхание. Страх, леденящий ужас наконец накатил, как прибой, как цунами, затопив сознание офицера. Пауза тянулась и тянулась – грань, разделяющая ожидание и свирепый, беспощадный бой. Миг, который становился бесконечностью.
Дальномер выдал «2.500». Лежебоков сорвал полумаску респиратора, судорожно вдохнул пыльный воздух и, по прежнему не в силах произнести ни звука, с силой ударил кулаком по основанию пусковой.
Оператор все понял без слов и белой, как мел, рукой с чуть подрагивающими пальцами нажал красный рычаг, выпуская на свободу крылатого демона.
Внешние динамики донесли гулкий и одновременно пронзительный шипящий звук, как будто миллиону гадюк одновременно наступили на хвосты. Из-за спины «механика» к вражескому строю устремились огненно-дымные следы, словно пылающие стрелы. Много стрел, Виктор точно знал, что «Драконов» меньше трех десятков, но в это мгновение казалось, что залп дало по меньшей мере в два раза больше.
Не дожидаясь попаданий ракет в танки, Таланов нажал гашетку пулемета – мощный рычаг на пружине, непосильный обычной руке. Сноп огня рванулся из дула, бешено работающий затвор выбрасывал гильзы одну за другой. Масса скафандра и стальные «руки» погасили отдачу, Виктор стрелял как из фантастического гиперболоида, указывая красно-фиолетовым пунктиром трассеров на транспортеры второй линии. И, отвечая ему, с боков, слева и справа такие же огненные спицы тянулись к вражескому строю, нащупывали мишени, вычеркивали из жизни технику и людей. Бешеному огню «механиков» вторили стволы ратников ополчения, залпы четырех самоходок и пяти безоткатных пушек.
«Мы все останемся здесь. Но и вы дальше не пройдете»
«Не пройдете…»
* * *
Командир отдельного артиллерийского полка, в коем числилась атомная мортира со всеми приданными частями, пребывал в тщательно скрываемой ярости, приправленной не менее тщательно скрываемой растерянностью.
Артиллерия – это расчет и порядок - то, что совокупно охватывается труднопереводимым определением «Ordnung». Стрельба из пушки, особенно
Назначению и стилю орудия полностью соответствовал и персонал. Элитное соединение, все вежливы и подчеркнуто неформальны, обращение друг к другу только «камрад». У танкистов, в пехоте или в любом ином роде войск это казалось бы возмутительным, растлевающим панибратством. Но обслуга «мортиры» - совершенно иное дело. Здесь все чувствовали себя не столько солдатами, сколько смиренными служителями Бога Войны
Самому полковнику его маленькая армия всегда представлялась воплощенным в металле и плоти Орудием Рока, которое движется неспешно, готовится тщательно, а действует наверняка. Тем неприятнее было чувствовать себя не всадником атомного апокалипсиса, а каким-нибудь суетливым пушкарем, как
