убивать. Потому — не бойтесь боли и смерти, они преходящи, а после Господь примет вас в свои любящие руки, всех без исключения. Потому что нам предстоит святое, богоугодное дело, и даже самый отъявленный грешник войдёт в рай праведником.
Атеистам же я скажу так. Неважно, верите вы в посмертную жизнь или нет. Для вас она все равно есть, вы продолжите себя в жизнях ваших родных, близких. Вы обретете бессмертие в памяти ваших детей и соотечественников, тех, кого спасете от убийц. В памяти тех, кто будет жить вашими усилиями, вашим героизмом и храбростью.
И ещё. Я знаю, среди вас много тех, кто уже ни во что не верит, кто хочет только мстить за тех, кого потерял. Вам я скажу так. Наш час настал, и лучшей возможности желать не приходится. Наш враг силен и многочисленен, обещаю, его хватит на всех.
Глава 21
— Вам необходимы изоляция, отдых и хороший, продолжительный курс сердечного лечения! – старый кардиолог, забыв, с кем говорит, едва ли не тряс кулаком перед носом Его Величества. – Два года в режиме непрерывного стресса, без выходных, отпуска и нормальной профилактики! У вас изношено сердце, его нужно лечить или просто менять! К счастью, уже давно есть соответствующие методики и приемы.
Константин раздраженно взглянул на плотно закрытую дверь небольшого медицинского кабинета. За ней открывался короткий коридор, который вёл в дублирующий зал оперативно–штабного отдела Генштаба. Туда сходилась вся информация о положении дел на фронтах, обновляемая в режиме реального времени с помощью как традиционных карт и стендов, так и новейших световых столов, визографических экранов и электронных форматоров. Назойливое гудение доктора проходило мимо сознания, как естественный, природный шум
— Ещё несколько дней в таком ужасном режиме и вас может свалить инфаркт! – возопил медик, поняв, что высокопоставленный пациент его не слушает.
Константин досадливо поморщился, застёгивая рубашку, кожа на груди, казалось, все ещё хранит холодок стетоскопной мембраны. Боль за грудиной ослабевала, отодвигалась на задний план, но не спешила уходить.
— Пожалуйста, — уже просил кардиолог. – Вы уже не молоды, ваш организм, выражаясь обыденным языком, очень сильно износился за время… военных действий. У вас тахикардия и очень скверные шумы в клапанах. Это верный предвестник очень, очень больших неприятностей. Я понимаю, вы не согласитесь на трансплантацию сейчас и в ближайшее время. Но вы должны меньше работать и больше отдыхать, иначе не поможет никакая медицина!
— Я вас понимаю, — сказал Константин, надевая пиджак. – Но поймите и вы, сейчас в моем положении худший стресс – изоляция от новостей. Я должен исполнять свои обязанности.
— Да вы умрете в процессе! – не выдержал медик, безнадёжно взмахнув руками. Он забегал по белому кабинету, с неожиданной для своего возраста ловкостью лавируя между приборами, письменным столом и кушеткой. – Просто и банально умрете, в крайнем случае будете лежать полутрупом под капельницами и со шлангами в груди!
Он остановился напротив изумлённого монарха и потрясая сухоньким кулачком продолжил:
— И наплевать мне, что вы самодержец всея Руси и прилегающих окраин! Или вы следуете моим рекомендациям, или я отказываюсь от наблюдений и лечения! Не выношу хоронить пациентов.
— Успокойтесь, я вас понял, — достаточно миролюбиво промолвил Константин. – Я не могу отвлекаться от… службы. Но если есть какая?то возможность организовать наблюдение и лечение без отрыва – делайте все, что считаете нужным.
— Хорошо, — неожиданно быстро успокоился кардиолог. – Паллиатив, конечно, но кое?что можно сделать. Сейчас, есть кое–какие методы…
Константин неотрывно смотрел на большой «оперативный экран», где в замедленном танце скользили многоцветные значки. Они отражали воздушное столкновение, развернувшееся вокруг «дальногляда». Неотрывное присутствие за спиной офицера–медика, прикрепленные к телу контакты кардиоскопа и капельница в полной готовности раздражали, как заноза. И ещё та самая боль, которая по–прежнему маячила на задворках сознания — вроде и не мешает, но и забыть о себе не даёт. За двустворчатыми дверями на всякий случай ждала каталка, но она не попадалась на глаза и потому не отвлекала.
Император верно вычислил, точнее угадал направления вражеских атак. Чужой опыт продолжал спасать Империю, битва за Варшавский Выступ разворачивалась очень похоже на сражение за Курскую дугу – подсекающие удары у основания подков, массированное применение танков, как стальной арматуры атакующих клиньев.
Похоже, но не тождественно.
В отличие от советской альтернативы, главный удар Евгеники пришелся на северный фас, где оборона Империи оказалась слабее. Предполагалось, что состояние дорожной сети больше располагает к южному варианту, сковывая быструю переброску войск в районе Плоньско–Цехановского «коридора», но нацисты сумели каким?то мистическим образом выжать из коммуникаций куда больше расчетного. Мощь атаки и атомное оружие позволили почти прорвать фронт в первый же день, а авральная переброска подкреплений с юга и второй отсечной полосы требовали времени. Все внимание противников смещалось к противостоянию Первой Бронеармии, перекрывшей прорыв, и танкового корпуса «Черных». Корпус, впрочем, таковым только назывался, будучи по численности и составу мощнейшей танковой армией.
Так же приходили тревожные новости о некоем локальном прорыве, ставящем под удар тыловые коммуникации Бронеармии, но их ещё требовалось систематизировать и уточнить. На транспортном терминале, который ориентировочно оказывался под угрозой, уже появился генеральный инспектор Терентьев, решающий проблемы в стиле «приказа 227», без жалости и снисхождения.
Так или иначе, не оставалось сомнений, что в течение ближайших двух–трех суток исход сражения будет определен великой танковой битвой на севере.
Застрекотал изограф, вытягивая из утробы узкий длинный лист бумаги с нарисованной от руки схемой и коротким рядом цифр. Офицер связи бросил беглый взгляд на запись и кратко перевел:
— «Дальногляд» отслеживает «демонов». Новая попытка прорыва.
На самом деле машина, называемая «дальноглядом», конечно, именовалась совершенно иначе. Из?за тотальной секретности у неё не было даже названия, только длинный цифробуквенный шифр и сложная система дезинформации, предлагающая поверить в загоризонтный радар необычно большого радиуса действия. Подобные действительно проектировались, но были обречены ещё долго оставаться в виде чертежей на кульманах. «Дальногляд» же представлял собой нечто совершенно иное.
Россия, обремененная огромными расходами на армию и войну, не могла по американскому примеру позволить себе целый дивизион стратосферных дирижаблей ДРЛО, но при этом должна была что?то противопоставить «демонам» тяжелой бомбардировочной авиации. Особенно с учетом того, что каждый из них теоретически мог стать носителем атомного заряда. Поэтому имперские конструкторы решили создать один дирижабль, но такой, какого ещё никто не строил.
Мезосферный аппарат представлял собой произведение искусства, собранное полностью вручную менее чем за год. Внешне он смахивал на трехсотметровую авоську, набитую шариками для пинг–понга, с дополнительной ступенчатой системой запуска, отчасти похожей на ту, что используется в баллистических ракетах. Только вместо разгонной ступени применялась сложная схема баллонов, отцепляемая на высоте тридцати километров. Дальше аппарат карабкался своими силами, используя сначала гелий, затем вытесняя его водородом, а после ещё и прогревая водород ракетным двигателем. Игры с водородом давно считались недопустимыми, но на таких высотах он оказывался взрывобезопасен из?за очень малого содержания кислорода в разреженной атмосфере.
Манёвренность у аппарата была отвратительная, но все же наличествовала. Сопротивление воздуха оказывалось близким к нулю, а ветра слабые, так что для неспешного перемещения хватало периодических корректирующих импульсов.
Подъем продолжался очень долго, почти две недели, поэтому крайне важно было подгадать к началу
